www.rockisland.ru

[Григ]

Трехпрудный


В начале 90х у меня была замечательная подруга – Наташа Бурлина, женщина поразительной красоты, певица - преимущественно барочного камерного репертуара, обладавшая редким контральто, и человек удивительно открытый и коммуникабельный, настоящий гений общения. Она-то и познакомила меня с Костей Бохоревым, художником – авангардистом из группы «Мамка-Космос». В искусстве у них не было ничего общего, но позже я понял, что оба они – и Наташа, и Костя относились к тому типу людей, у которых не может не быть друзей из самых разных творческих миров – да и тогдашняя эпоха весьма располагала к дружбам, кроме бурного роста деловых связей. Костя был типичным московским левым интеллектуалом, - очень похож на него был и Дима Гутов, его приятель и коллега, тоже художник – авангардист. Работы Кости я видел только раз, у него в мастерской – его живопись могла быть пародией на дизайн советских конфет, не маленького размера холсты – фантики украшали стены мастерской, а на мольберте был установлен холст зеленого цвета с фигурками не помню чего, но зато помню саму живопись – все предельно примитивно. Дима Гутов –чью выставку я увидел много лет спустя описываемых событий, пригласил меня посетить знаменитую впоследствии галерею на Трехпрудном. Я помню, что галерея располагалась на третьем этаже заброшенного деревянного дома – кажется, художники занимали весь третий этаж, но выставочный зал был один – большая комната, куда все поднимались по скрипучей деревянной лестнице. Нас встречал Авдей Тер-Оганьян, директор галереи, и всегда тут же наливал «коктейль» - алкогольный напиток из водки и морса. Эти коктейли там были всегда, на всех мероприятиях галереи. Я посетил там чуть ли не все выставки, особенно запомнились две – «Не фонтан» и «Солнце в бокале». Помню, как Авдей валялся пьяным на полу галереи, и рядом была табличка с надписью «сушилка для бутылок». Уже забыл название самой веселой акции, устроенной в галерее. Вдоль стены была прибита полка, от угла до угла, а на ней стояли бутылки разной величины, заполненные жидкостью разных цветов, преимущественно красных и белых. Это были алкогольные напитки, приготовленные в домашних условиях художниками галереи, и целью выставки была дегустация этих напитков, с последующим объявлением художника-победителя. Таковым признавался тот, чей напиток произведет наибольшее впечатление на пришедшую публику. Начали с напитков красного цвета, и уже скоро в галерее воцарилась восторженная и раскованная атмосфера. Говорили, что не стоит пробовать напиток от Осмоловского – якобы тот задумал всех отравить. Тем временем приходили все новые гости, и скоро в зале стало тесновато – кто-то танцевал, ежеминутно из гомона голосов раздавались выкрики остроумцев, сигаретный дым становился все плотнее – акция превратилась в довольно обычную вечеринку – но скорее всего, так и было задумано Авдеем и его компанией.
В атмосфере царящего вокруг пьяного веселья я познакомился с американцем, с которым мы обменялись восторженными отзывами о происходящем – никакого занудства, все вовлечены в идею и увлеченно демонстрируют свои возможности по принятию алкоголя. Кто-то из нас сравнил происходящее с living theatre, популярной в 60е калифорнийской театральной труппой. Американец был высокий, седой господин лет 60и на вид, по имени Джеймс, очень позитивный и контактный, - и пообщавшись с ним несколько минут на темы современного искусства, я пригласил его к себе в гости, в ГЗ, в свою восьмиметровую комнатушку на 10 этаже зоны Б. И самое смешное, он-таки пришел ко мне в гости! Я встречал его у входа в ГЗ – он явился в компании переводчицы - девушки , которую я помню очень смутно – вспоминаются только вялые манеры и ненавязчивое изображение легкого презрения. Это меня вполне устраивало – и так как в ту пору мой английский был очень активен, девица моментально вышла из игры. Я показал Джеймсу свои картины, написанные в технике «эксфолиация» - то есть снятия уровней краски слой за слоем. Американец был в восторге, и сообщил мне, куря одну за другой Мальборо, что зовут его Джеймс Харитас, живет он в штате Техас, ( «Хьюстон ?» - наугад спросил я, - и он согласился – да, в Хьюстоне). В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что кого бы я не упомянул – Джон Кейдж ли, Стив Райх , Майлс Девис или Лори Андерсон – он буквально со всеми лично знаком, а с Лори Андерсон даже не раз танцевал. Мистер Харитас также поведал, что он по происхождению грек, у него большая семья и шесть домов в Хьюстоне. Мы удивительным образом сходились с ним во мнениях – например, самым выдающимся композитором Америки он считал Айвза, как и я. Меня не покидало, правда, еле уловимое ощущение легкого блефа во время беседы с Джеймсом, но я списал это на южный темперамент моего собеседника. Уже не помню, кто-то из писателей отметил, что на английском языке удивительно легко задавать бестактные вопросы – возможно, что ещё и этим потверждается зацикленность на прайвеси англоговорящих людей . Я спросил у Джеймса, миллионер ли он, и немедленно получил утвердительный ответ – который и ожидал. Напоследок Джеймс оставил свой почтовый адрес, просветил меня в отношении техасской поговорки – beware of the Greeks giving gifts, и спросив «can I support you?”, опередил меня с ответом, вручив 40 долларов десятками. Вполне приличная сумма для меня того периода – кто бы отказался? – так что реноме миллионера Джеймс Харитас потвердил
Иногда я вспоминаю его, - наверное, это называется с «теплой улыбкой» - особенно когда читаю Генри Миллера. Мне кажется, я узнаю этот уверенный тон, непоколебимую бодрость духа и простоту в сочетании с образованностью , и обязательный легкий налет рисовки, как обычно держатся люди в компании – в стиле «к черту лишние рефлексии, мы тут все свои.» Многие таким образом пытаются скрыть свою природную доброту- к счастью, почти всегда неудачно.
Излишне говорить, что этого дома на Трехпрудном давно уж нет. Авдей давно живет в Германии, да и Наташа Бурлина тоже в Германии , с Костей и Димой связь, опять же, давно потеряна – без особых сожалений, мы никогда не были по-настоящему духовно близки. Но вот что действительно жаль, так это невозвратность той тысячеликой эпохи, эпохи-Исиды с ее людьми-персонажами, словно сошедшими со страниц забытых новелл.
_________________
feel no collar

[Людовиг]

Григ



Особо понравился пьяный Авдей + "сушилка бутылок".

[Jcsen]

Здорово!
Григ, как все это знакомо, аж ностальгией повеяло, сегодня напьюсь
У нас примерно так и происходило в Ленинграде.
Утром "Сайгон" дальше рок клуб, вечером в озерки, в деревянные кривые избы к друзьям художникам и поэтам, а дальше как ты описал.
У моих друзей правда коктейлей не было, пили все подряд в основном бормотуху.

[Григ]

Людовиг
Jcsen

А вот такой линк

Только зарегистрированные пользователи могут видеть ссылки! Зарегистрируйтесь или Войдите на форум!

Авдей был одним из самых радикальных авангардистов Москвы, да вы наверняка слышали о нем. Последний его акт широко освещался всей федералкой. Спасаясь от уголовного преследования, Авдей сбежал в Прагу, сейчас живет в Берлине.
_________________
feel no collar

[Jcsen]

Григ, я к своему стыду увы даже не слышал о нем.
Сейчас Сева приедет в студию, его спрошу, уж он то точно знает всю эту братию.

[Людовиг]

[Muchkap]

боги... я и не сразу понял, о ком речь... я наслышан о Тер-Оганьяне... как-то на руки попала интереснейшая книжка-мемуары о всей этой ростовской братии.
_________________
Нур Мухаммед Тараки

[Jcsen]

Григ, лучще бы ты не писал про Авдея
Слушай, меня так построили, а затем в угол поставили на горох, мои соратники по партии.
Сева был главный инквизитор.
Сколько раз себе давал зарок - не знаешь обращайся в инет или спрашивай других умников а не своих, так нет лень матушка
Приезжает Сева с Рамиром, а я в лоб -" пацаны а кто такой Авдей Тер-Оганьян, ну и понеслось, да ты че ? Авдея не знаешь , ну ты Саня дал.

[Григ]

Jcsen
Ну что ты, тебе нечего стыдится в случае с Авдеем. Популярность последнего была совсем не безгранична, как ты догадываешься.
Сейчас у этой тусни время респекта, которое они сами себе устроили, по старой привычке - Кулик, я смотрю, многометровые баннеры повесил, рекламируя свою выставку в ЦДХ на Крымском валу. В те-то годы, о которых я пишу, их бы никого, ясное дело, на пушечный выстрел в ЦДХ не пустили, а щас - легко, только набор сегодняшних табу выучи, - и вперед! Вот Авдей потому и уехал, что не захотел эти табу выучивать - и попасть в "жертвы режима" тоже не захотел. Потому что работать дороже, чем жертвовать.
_________________
feel no collar

[Григ]

Презентация

Конечно, приходилось бывать на многих презентациях – и по случаям, и по работе. Хочу поведать о самой необычной презентации, на которой я побывал – недавно, уже не помню, в связи с чем, я вспомнил тот бредовый вечер, и у меня возникла отчетливая ассоциация со сновиденьем – такое обычно может привидеться в предрассветном сне. Но нет, уважаемые дамы и господа, были времена, когда сочинялись и ставились те ещё спектакли в реальной жизни.

Дело было зимой 91-92 годов. Мне осточертело меню ГэЗешных столовых, а к своим предкам, почетным гражданам района Арбат, в их квартиру, набитую живописью и бюстами композиторов, мне приезжать на обеды уже давно надоело – ещё летом. Как бы внести некоторое разнообразие в местами пошловатое антимещанское существование? Ну, разумеется, необходимо было хотя бы отлично пообедать – или поужинать, что ещё лучше. Я к тому времени краем уха слышал ( или, скорее всего, читал) о некоем спонтанном обществе «профессиональных гостей»- ходили слухи о тусовке, которая жила лишь тем, что перемещалась от одного мероприятия к другому, и якобы там имелись персонажи, которые питались исключительно на халяву – что, на мой взгляд, было чистым мифом. У меня была знакомая журналистка, Люда Л, у которой были связи не хуже чем у Ришелье, с поправкой на эпоху – вот этой Люде я и позвонил с безумным на первый взгляд вопросом – где можно вечером поесть, хорошо и бесплатно? Люда молодец – нисколько не удивилась вопросу, ( что удивило меня), а обстоятельно и по-деловому сообщила мне адрес, по которому мне нужно было явиться тем же вечером. Если мне не изменяет память, это был дом где-то в районе переулков между Новым Арбатом и Герцена. Начало мероприятия было то ли в 19, то ли в 19.30, уже не помню. Стоял приличный мороз. Я пришел вовремя, и был слегка удивлен, обнаружив, что указанный дом оказался зданием школы. Главный вход в школу был закрыт, но была открыта какая-то боковая дверь – туда я и прошел с немногими гостями. Мы оказались перед спортзалом, и кто-то сообщил, что презентация состоится именно здесь. Количество гостей понемногу возрастало – и я подметил, что гости условно делились на две группы – одни приветствовали своих знакомых, и кучковались в отдельные кружки, другие же, подобно мне, держались немного в стороне. У меня появились смутные подозрения, что я тут не один в статусе полного неведения относительно и презентации, и ее устроителей. Наконец дверь в спортзал открылась, и вся толпа гостей, человек примерно сорок – пятьдесят – зашла внутрь. Я увидел престранную штуку – ровно посередине весь спортзал, от стены до стены, перегораживала гигантская, иного слова и не подберешь, картина. На ней можно было различить какое-то подобие смятой консервной банки, связку ключей, какие-то черепки, коробок спичек, ремешок от часов и еще ряд мелких деталей, написанных при том весьма небрежно. Само изображение занимало лишь небольшую центральную часть картины – вся остальная поверхность была грубовато выкрашена в окись хрома, а по краям в серый, черный и коричневый тона, что по всей видимости, должно было обозначать поверхность земли. Некоторое время все стояли перед картиной. Никто не раздевался, вокруг не было ни одного стула, чтоб хоть бросить одежду. Поведение гостей никак не изменилось – знакомые по-прежнему негромко переговаривались между собой, чужаки молча переминались с ноги на ногу, украдкой подглядывая друг за другом и резко принимая сосредоточенный вид, встречаясь взглядами. Вскоре из одного угла раздались жидкие аплодисменты, послышались возгласы приветствий, и перед всей толпой появилась парочка средних лет – мужчина в очках, с небольшой бородкой и дама –уютная на вид мажорка с экзальтированными жестами. Они встали перед картиной, и начались речи. Первым выступал мужик – как только он заговорил, я сразу же понял, что это «пограничник» как минимум. Не помню уже суть его речи, осталось общее впечатление – экстравагантная смесь из теорий Дерриды по Михаилу Рыклину, что было типичным для «продвинутой» Москвы тех лет – все тогда бросились осваивать деконструктивизм , излишне говорить, что каждому аукалось что-то глубоко личное в этом словце. Потом говорила дама, предсказуемо оказавшаяся женой этого бородатого мужика – оказывается, они копались в саду у себя на даче, и вот этот ее муж, который автор картины, выкопал из земли вот этот набор предметов, и они посчитали сие событие чудом, знамением, теми следами прошлого, которые будучи перенесены на картину, имеют жизнь в качестве реконструированного объекта, и тому подобное – коротенько, минут на сорок. Но не более, чем на сорок, насколько я помню. Короче говоря, в памяти не отложились все подробности их концептуального бреда, да и слава богу. Помню, что в заключение речи раздались аплодисменты, и нестройные одобрительные реплики от группы кучковавшихся – впрочем, реплик было сказано весьма немного. Я уже изрядно скучал, и начал было думать, туда ли я попал и что вообще я тут делаю, как вдруг муж и жена встали у центра своей картины, и буквально раздвинули ее, как ворота. Оказалось, что сама картина была написана на холсте, натянутом на заборные доски – и не только я, вся толпа была в восторге от подобного трюка – картина, раздвинувшаяся как ворота, надо же! Нам открылся преудивительный вид. Прямо под баскетбольной корзиной был накрыт длиннющий стол, весь уставленный разнообразнейшими блюдами – как вскоре выяснилось, все было домашнего приготовления. Знакомые художников усиленно приветствовали двух румяных бабок, которые смущенно раскланивались – вероятно, они и были главными поварихами. Никакой фуршетной халтуры – все сели за стол, стульев всем хватило. Боже мой, чего только не было – кажется, вся русская кухня в полном ассортименте. Соленья, разные грибки, по разному сделанная картошка, красная и белая рыба, черная и красная икра, всякие мясы-колбасы, салаты в количестве – и конечно же, море водки. У меня было стойкое ощущение какого-то житейского праздника, торжества, как раньше говорили – что-то среднее между поминками, днем рождения и свадьбой, вместе взятыми. Что тут началось, не возьмусь описывать. Скажу только, что про картину ни единого разу никто не вспомнил, включая ее авторов. Через час после посадки за стол уже вовсю царило пьяное веселье – некоторые, (и я, кажется, был в их числе какое-то время), бросились играть баскетбольными мячами, другие , более пьяные, пытались упражняться на брусьях. Ещё через час, как водится, гости постарше заорали свой непременный ой мороз, мороз, в другом конце зала баскетбол плавно перешел в футбол, кое-кто уже задумчиво валялся на матах. Я разговорился с одним из гостей, и выяснилось, что эта презентация из разряда «для своих» - но оказывается, посторонние люди в разумном количестве только приветствуются на подобных мероприятиях. Мой новый знакомый, как я понял, имел весьма отдаленное представление о устроителях сей акции – но он старался активно это скрыть, время от времени вставляя в разговор имена авторов картины – по разным необязательным поводам. Я ушел домой часа через четыре, уже практически ночью. Спустя год я встретил этого парня на Трехпрудном, а еще через месяц – на Солянке, которая в те времена была передовой галереей. В 94м я по привычке поискал его взглядом на презентации ДВР в ДомЖуре, где Егор Гайдар протолкался ко мне с вопросом «ну как идет?», имея в виду свой двухтомник, 4000 экземпляров которого я имел неосторожность взять на реализацию ( за год «ушла» всего тысяча экземпляров, остальное вернули в ДВР-овское издательство). Но нет, скорее всего, мой случайный знакомый пробавлялся на мероприятии менее пафосном. Как я догадался, мне встретился один из «профессионалов». И как знать, возможно и существует ещё это призрачное сообщество непрошенных гостей – приглушенная речь, вежливый тон, шутки на студенческий манер, внимательность к дамам, умение вовремя передать блюдо…Да, возможно они полные ничтожества – но в такой упорной маргинальности мне видится некое странное кредо – если, повторюсь, ещё не разметала фортуна эту секту дрифтеров.
_________________
feel no collar

[Muchkap]

[Людовиг]

[Jcsen]

Григ

[Григ]

Камаринская с горя

В каждом провинциальном центре были раньше так называемые «очаги культуры», обычно при каком-нибудь музее или ДК. В Свердловске было три таких "очага", одним из которых был ДК Автомобилист – номер один по «другому кино» - практически бескорыстными усилиями талантливых энтузиастов. Работали эти люди за копейки, но тогда, в 80е , многие создавали творческие мастерские только лишь на позитивной волне, отличавшей те времена. В «автомобиле», как называли это место, имелся и круглый концертный зал , расположенный под неоклассицистским куполом здания. Зал имел неплохую акустику – я бывал там нечасто, но почти всегда на интересных событиях - гитарный дуэт с музыкой, на тот момент более интересной, чем Фрипповская очередная лига, Лев Рубинштейн с его «карточным» шоу, вечера современной поэзии – многих я знал лично, и слушал с удовольствием. Так вот, однажды – это было в выходной день, летом, - стояла отличная погода к тому же - я сподобился посетить мероприятие под названием концерт уральских композиторов, или что-то в этом роде. Я никогда бы не пошел добровольно на такую программу, более того, я совершенно не отслеживал никакую современную уральскую музыку( Кобекина, впрочем, знал) - но тут меня пригласили, уже не помню кто – и стало известно, что там соберется несколько моих друзей, к тому же мероприятие было не вечерним, а дневным, насколько я помню. Я встретился на входе с друзьями, и вскоре мы расселись в круглом зале. Обстановка была самая непринужденная – в зале перебрасывались шутками, помню какого-то толстого консерваторца , который поедал шоколадные конфеты из коробки, кто-то дожевывал мороженое, многие окликали друг друга – в основном студенты консы. Перед публикой появилась самая известная в городе музыковедша, и проговорила спич минут на двадцать, из которого в частности, следовало, что сейчас будут исполнены камерные сочинения композиторов – выпускников Уральской консерватории за разные годы. Мне запомнились из концерта два номера – первый и последний, вся программа была короткой и состояла из произведений всего трех авторов. Первым выступал светленький мальчишка в военной форме, с аккордеоном – он представлял свой Концерт для аккордеона и струнных. Про автора было сказано, что он«только что из армии» - концерт же был написан самым жутким языком из аресенала выразительных средств классической музыки – романтические вариации вокруг народных тем. Радовало лишь то, что темы слабо узнавались – благодаря трудам солиста – аккордиониста. Но аплодисменты он сорвал нешуточные – особенно старались девицы. Следующий автор мне не запомнился ничем. А вот третий, заключительный номер программы позабавил всерьез. Исполнялся Струнный квартет. Четыре почтенного возраста струнника заняли свои стулья на сцене, и вышел старик – композитор, по виду явно уже на восьмом десятке. Старик рассказывал о своем Квартете - очень коротко коснулся первых трех частей квартета, а о заключительной, четвертой части, сказал следующее: « Здесь у меня секвенция Dies Irae переходит в камаринскую. Но это не та камаринская, которую пляшут от радости, а совсем другая – камаринская с горя.» Мы затряслись в беззвучном смехе,- и кое-где в зале послышались сдавленные смешки. Ну наконец что-то стоящее внимания! Тема этой секвенции использована во многих мессах, включая знаменитую Баховскую си-минорную, да и многие другие произведения классики украшает эта торжественно-мрачная тема, трагический evergreen западноевропейской музыки. Но микст с камаринской – это выглядело смелым решением. Я сразу же вспомнил Малера, «братца Якова» в до-миноре – «звери хоронят охотника». Мне так въелся в башку Малеровский Яков, что я давно забыл оригинальную тональность этой немецкой песенки . Квартет сыграли, старик раскланялся под бурные аплодисменты. Собственно, ощущений от музыки я почти не помню – в последней части, как мной и предполагалось, были реминисценции «Шостакович – Малер», что само по себе не поражало нисколько, ибо сюжет мы уже знали. Выражение «камаринская с горя» на какое-то время даже стало нарицательным в нашей среде – оно употреблялось, когда характеризовали какую-нибудь претенциозную нелепость. Но – удивительное дело, что все-таки вытворяет время даже с воспоминаниями, лежащими себе мирно где-нибудь в дальних отсеках памяти. Поверите ли, друзья – сейчас мне вовсе не кажется смешным и нелепым замысел того старого композитора, имени которого я не дал себе труда запомнить. Ведь старик был совершенно прав! Если уж мы докатимся до камаринской, так с чего ж ей быть, как не с горя?
_________________
feel no collar

[Людовиг]