Свет пролит: Ферри на исповеди

Melody Maker, 16 сентября 1978, Алан Джонс by Crow

свет пролит: ферри на исповеди

Брайан Ферри сидит в противоположном от меня углу комнаты, скрытый вечерней воскресной тенью.
Прошло почти два года с нашей предыдущей встречи в Эйр Студиос во время финальных репетиций последнего альбома «In Your Mind».
И, так как наш разговор уходит в темноту вечера, и настроение Ферри становится всё более и более отдаленным от оптимизма нашей неожиданной встречи, я, в то же время, все более и более думаю над тем, как многого он добился с того момента, как выпустил альбом и с тех пор, как местом его изгнания стал Лос-Анжелес — жертва карикатур и угрожающих нападок.
«Я долгое время осознавал, что вызывал антипатию», печально произнес он, когда я упомянул некоторых из его клеветников, "но только позже я понял, что, должно быть, меня ненавидели. Неприятная ситуация, но, думаю, я смог к этому приспособиться.
Если люди ненавидят меня, так и плевать на них. Они мне не нужны. Я достаточно убедился, что могу жить без них.
Я, не хуже чем многие, работаю на ниве рок музыки и, думаю, даже лучше чем многие. И если некоторые люди этого не понимают, то тогда они, думаю, могут идти куда подальше.
Сейчас так много крайне сомнительных талантов, которые принимаются с восторгом, что я не боюсь за свою репутацию. Я знаю, насколько талантлив. Я самый суровый критик своей работы, нет никого более критичного, чем я сам. Вот почему я мало обращаю внимание на так называемых критиков, которые по большей части плохо информированные и неграмотные идиоты. Я знаю, насколько я талантлив, и пока мне удаётся справиться с собой, я буду продолжать работать. И, поскольку в данный момент я в деле, другие могут просто идти куда подальше.
Бегущая Мишень.
Это критическое время для Брайана Ферри. Создатель одной из наиболее влиятельных рок групп семидесятых позднее стал мишенью для нападок почти каждого недовольного критика, чьи уста пронизаны ядом. Он был всегда, возможно, одним из наиболее ранимых представителей рок элиты; часто становился объектом высмеивания его амбиций, его интеллектуальных стремлений, его манерного позирования, его притворства и самонадеянности, его напыщенности.
Его талант, как иногда казалось, признавался с пренебрежением и неохотой; многие предпочли бы видеть его в роли плэйбоя, принадлежащего к высшему свету. Его успех чаще всего презирали, только потому, что он был достигнут с такой невероятной быстротой. Roxy Music отказались вовлекаться в изнурительный процесс развития, которому многие команды автоматически поддавались: неожиданно они оказались с нами, изменяя лицо популярной музыки и наслаждаясь вниманием средств массовой информации и рок аудиенции.
Реакция была неизбежна и не заставила себя ждать. Пока пластинки Ферри были успешны, он был неуязвим: но с распадом Roxy два года назад, с тех пор как он занялся сольной карьерой, его коммерческий успех пошатнулся. «In Your Mind» имел довольно значимый успех, но он едва ли коснулся Америки, чья публика осталась равнодушной к Roxy на пике популярности, и трудно было бы сказать, что она приняла соло альбомы Ферри с распростертыми руками.
Кроме того, провалы двух последних британских синглов — «What Goes On» и «Sign Of The Times» — навели на мысль, что даже фанаты бросили его. Можно так же слышать, как критики буквально лают на ветру, точа зубы в ожидании критики нового альбома, который появится в ближайшую пятницу.

«The Bride Stripped Bare» рассмотрен в другом месте статьи Пенни Валентайн; я ограничусь высказыванием, что достал пластинку, несмотря на первоначальную антипатию и её очевидные неудачи, выразительный успех, напомнивший «Young Americans» Боуи с настроением заброшенности собственной переоценки. Я подозреваю, так же, что она будет в равной степени оклеветанной. Думаю, так же считает Брайан Ферри.

Я любопытен: Опьянён.
Мы находимся в Западном Лондоне в доме Саймона Паксли, основного «медиа-консультанта» и, с некоторых пор, одного из со-продюсеров «The Bride Stripped Bare». Ферри и Паксли прибыли с фото сессии; последний суетится, в то время как Брайан обосновался на полу с бутылкой вина. Непосредственный разговор начинается неожиданно. Он отмечает перемены в Британии, (вернувшись туда на несколько месяцев) и отмечает, что заметил те же перемены в Лос-Анджелесе. С юмором у него всё в порядке.
Мы начинаем с краткого обсуждения мирового турне, в которое он отправился после последних британских концертов, и который стал поводом его временного пребывания в Калифорнии. Он очень чувствительно отзывается о слухах, что по большей части это было рискованной затеей, и полностью отвергает это, в то время как отмечает, что Америка была не очень-то поражена его присутствием.

«Будучи откровенным», сообщает он, «Я абсолютно потерял удачу в этом турне. Выступления были в целом не плохи, но была ужасная проблема с Atlantic, не поддерживающей турне, что вызвало некий скандал. Они не считали, что синглы после „In Your Mind“ были удовлетворительными, поэтому они решили не помогать турне. Что странно, мне кажется, для компании, имеющей такой успех с Led Zeppelin, которые в свою очередь синглов обычно не выпускает. Вообще-то, Атлантик хотели отменить тур, что стало бы очень неприятно: если бы это случилось, я был бы разочарован, так как в то время очень хотел добиться успеха любой ценой».
К концу тура он находился, говорит он, в весьма изможденном состоянии. Для восстановления сил он отправляется в Лос-Анджелес, намереваясь провести там два-три месяца. «На самом деле я провел там шесть месяцев», отвечает он, «кажется, некоторым людям очень сложно выбраться из Лос-Анджелеса». Вопреки общественному мнению, будто он постоянно хвастается о Бел Эйр, пребывая на дорогих вечеринках, Ферри занялся вплотную над песнями для «Bride Stripped Bare».
«Я ленив от природы, но всегда вынуждал себя реально или психологически ограничить. Я всё время думаю о работе. Часто, да, это невидимый процесс. Но всё больше и больше понимаю, что люди не ценят этого. Если ты не рядом, с пластинкой или в туре, люди склонны думать, что ты ничего не делаешь. Но это не так. Я всё время работаю, во мне зарождается идея, которая, в конце концов, воплощается и достигает людей на пластиковых дисках… столь интересное предложение нельзя проигнорировать».
Лос-Анджелес, говорит он, казался сначала странным и с нечеловеческой обстановкой: у него там друзья, а так же несколько участников музыкального общества. Интересно, он отмечает, что в конечном итоге подружился с Тимоти Лири, с которым его свел его друг Генри Эдвардс (престижный рок журналист, который находился в Лос-Анджелесе, одновременно работая над сценарием фильма Sgt.Pepper и книгой о Лири). Он решительно высказывается о двусмысленной ценности Лос-Анджелеса как среде, способствующей созданию и записи музыки; природная ленивость атмосферы стала для него в конечном итоге решающей.
Приходится напрягаться, говорит он, чтоб найти особый источник энергии: "Так же, я чувствовал себя до ужаса чужим здесь, и окружающая среда сделала меня даже более интроспективным, чем я ощущал себя раньше…Чувствовал себя очень далеким от большинства людей, встреченных мною: будучи временами циником, я не привлекал к себе особо много народа. На самом деле, в Лос-Анджелесе больше всего чрезвычайно безответственных людей. Особенно, киношников, с которыми я проводил большую часть времени…

«И другой интересный аспект Лос-Анджелеса — это то, что там практически некуда пойти, негде встречаться с людьми. Это не место ночных клубов. Таких мест всего штуки три-четыре, и никто, в общем-то, туда не ходит. Эти места считаются весьма приедливыми. И так и есть. Я знаю, так как сам бывал там. Так что, сами понимаете, приходится просто шляться по вечеринкам. Кто-нибудь постоянно что-то устраивает. Вечеринка в Малибу или под открытым небом в Бел Эйр…»

И это скорее привлекает в тебе гедониста?

«О да, естественно», смеется он. «Я был ужасно заинтригован этим. Всегда любил исследовать подобные ситуации. Каждому писателю свойственно его естественное любопытство. Поэтому я всегда пытаюсь втиснуть себя в ситуации, в которые бы не попал иначе, чтобы исследовать стороны разных людей. Я пытаюсь не накладывать ограничений на любой жизненный опыт. Я не могу представить ни одной причины, почему должен». В Лос-Анджелесе он жил в эксклюзивном поместье в Бел Эйр, где снимал дом — «он был подобран во вкусе стандартов Лос-Анджелеса: в испанском стиле с розовой черепичной крышей. Там же жил Лесли Карон. Все дома имеют общий тип, конечно. Они находились на довольно большом расстоянии. Можно идти дни и не видеть никого в стороне от странного мексиканского садовника».
Удивительно ли, что явное богатство особенного окружения стало, в конце концов, тягостным. Однажды, говорит он, новинзна жить в таком респектабельном месте стала скучной: «Но я не притворяюсь, что мне это не нравится. Я не лицемер. И, знаете, я нашел уединение очень удобным. И я был по-настоящему очарован Лос-Анджелесом. Думаю, большинство европейцев так же поражены им. Это место пропитано фильмами, постоянно вспоминаются увиденные когда-то кадры… Но, знаешь, это не те места, в которых мог бы поселиться навсегда. После шести месяцев я начал скучать по серости Европы. Я скучал по контрасту климата и настроения».
Он не способен отделаться от странного воздействия Лос-Анджелеса на его работу, не смотря на песню «Can't Let Go», мучительно напоминающая фрагменты из «The Bride Stripped Bare», который он описал как свой «лос-анджелесский шедевр. Этот альбом о Лос-Анджелесе, собранном в одной песне… Да, он яростно неопределенный… Там я порой приходил в ярость, потому что это уж слтшком безмятежное место. Я чувствовал себя прямо как бунтарь из Джорди, что, в общем-то, правда.» Улыбка, сопутствующая это последнее замечание, немедленно снизила сардоническую напыщенность и дала понять, что Ферри сообщил последнее слово о Лос-Анджелесе.
Я упомянул, что прочитал, как он оказался под значительным давлением, чтобы окончательно упрочнить его положение в этой стране. Он мрачно улыбается и признает правдивость статьи. Его менеджмент и его американская звукозаписывающая компания (Атлантик), говорит он, очень настаивали на записи «Американского альбома».
Так же было несколько встреч с Ричардом Перри, рассказывает он, но он остался непреклонен, что не собирается быть втянутым в этот странный синдром.
"Это было то — продолжает он — чего я не хотел делать. Я никогда не хотел делать чей-то ещё альбом. Те ребята просто очень сильны. С другой стороны, было бы интересно увидеть, что могло бы случиться, если бы я попытался встать против хотя бы одного из них. Я не собираюсь быть кем-то управляемым, и те ребята пусть заботятся о своих собственных альбомах. Я играл в теннис с Ричардом Перри. Он отличный игрок. Но я никогда не позволю ему продюсировать мои альбомы. Вообще-то я не могу назвать хоть одного, кого бы мог попросить продюсировать мои пластинки. Я, вероятно, самая трудная личность для любого продюсера, для работы со мной. Потому что у меня есть точная идея того, чего хочу добиться, и так же хочу, чтобы мои записи звучали как никакие другие.
Его альбом был записан в Монтро (и перезаписан частично в Нью-Йорке с Саймоном Паксли), с англо-американским составом музыкантов, включая гитаристку Линду Рондстат, Вэдди Уочтел, с коими познакомился на репетиции Джексона Брауна. Его выбор лидер-гитариста был, на риск, немного нетипичным. Ферри быстро отвечает: «Я согласен, что это весьма беспечно. Музыка Лос-Анджелеса не в моем стиле, но я могу определить хорошего гитариста очень легко. И идею игры Вэдди с Нейлом Хаббардом я счел просто великолепной».
"После того, как альбом был закончен, — объясняет он — я начал сомневаться в нем. Я удивился, к примеру, правильные ли треки мы составили. И когда я, в конце концов, вернулся в Англию, то полностью стал уверен, что должен сделать несколько изменений. Очевидно, альбом должен был быть готов ещё шесть месяцев назад. Но, по-настоящему, для меня многое значит, чтобы вещь, выпущенная мною, была выпущена с чувством собственной радости. Сейчас я понимаю, что все правильно. Игра стоила свеч. Мне, правда очень хотелось, чтобы альбом вышел особенным. Думаю, что получилось… Конечно, как обычно, это значит, что вышел не очень хороший «фоновый» альбом. Мои пластинки такими никогда не являлись. И это то, с чем слушателю придется бороться. В Америке любят альбомы, звучащие как «фоновая» музыка, это считается формулой успеха.
«Это не то, в чем я заинтересован. Особенно, говоря об этом альбоме. Я хотел сделать выжимку, если так можно сказать, из разных стилей и настроений. И войти во вкус артистично-самонадеянного названия (которое взято из работы художника Марселя Дукампа), настоящий Bride Stripped Bare был полон странных элементов, сложенных в одно — в единое заявление. Так представляется мне этот альбом. В нем есть и песня в стиле ирландский фолк, и ранняя версия вещи из Мемфиса, и песня Эль Грина, и песня Лу Рида — песня Лу Рида, которую я всегда хотел исполнить. Я люблю играть песни других людей. И, я слышал, он был очень порадован этой версией».
Всё о Брайане.
«The Bride Stripped Bare» — это, уточняет Ферри, возможно наиболее важный и личный альбом из всех, что были выпущены. «Это очень, очень эмоциональный альбом», подчеркивает он, как только тени сгустились над ним. «Редко случалось, чтобы я фактически подвинулся во время записи, но это было настоящей находкой. Немного странно сидеть здесь и говорить об этом, столь нескоро после события. Что представляет опасность впасть в сентиментальность. Но лишь взглянуть на тех ребят, изливающих крик своими инструментами, было необычайно. Это не похоже на то, что я пробовал раньше. Вся музыка говорит об этом».
Несколько удивляясь его глубокой уверенностью в альбоме, я признаюсь, что кое-кто из его наиболее презрительных недоброжелателей («постоянно растущего клуба», — добавляет он) приписывает задержку в появлении пластинки тому, что сам он не был убежден в ее ценности.
Он поражен. «Это вовсе не так. Господи, нет… Я до смерти хотел, чтобы запись вышла. Я хотел, что она вышла в ту же неделю, что я вернулся в Англию. Я просто не хотел ставить свое имя на чем-то, в чем не был уверен. Поэтому я переделал её. Теперь я в ней уверен. Мне не нужно защищать её. Я бы никогда не выпустил то, в правильности чего я не был бы уверен. Конечно, это коммерческое искусство, но я никогда бы не бросил что-либо, из-за предъявляемых претензий… нет, я бы не смог так поступить…»
«Знаешь, ведь весь этот бизнес такой забавный. Он создает самые разнообразные виды загвоздок. Ты пишешь альбом, потому что должен: потому что чувствуешь порыв… Но в то же время ты хочешь, чтобы люди любили и покупали его, делая тебя богаче. Но нельзя позволять этим факторам завладеть тобой. Ты должен давить их… ты должен сосредоточиться на работе, поверить в нее, понимаешь. Иногда это давит на тебя, потому как есть определенные записи, в правильности которых уверен ты, но до людей это не доходит. Они им не нравятся, или просто по каким-то причинам они не хотят вникать в данную запись. У меня такое ощущение, что некоторые люди, возможно, не хотят вникнуть и в мою карьеру».
«Может быть, многим людям кажется, что я отсутствовал слишком долго. Они не могли понять, что я работал над этим альбомом. Быть может, им кажется, что я бросил их. Быть может, они думают, что я уплыл на какой-нибудь яхте».
Ферри произносит свои последние слова с долей горечи, вызванной тем, как его образ — в то время как он работает — искажается . И последующие рассуждения о его статусе в колонках сплетен, достигших своей вершины после его расставания с Джерри Холл (которая покинула его в пользу Мика Джаггера), кажется поддерживают настроение депрессивности и злости.

«Я устал от этого, — говорит он устало, — Люди всегда увлекаются подобными сплетнями. Так бы не было, если бы у меня были команды ребят из массовой связи и рекламы, торопящихся запихнуть меня в колонку сплетней».

«Твоя жизнь не может ограничиться или начать утомлять тебя из-за мнения публики. Если кто-то из моих слушателей был оскорблен или отвернулся от меня из-за того, что обо мне написали в колонке сплетен, им следует осознать, что я не хотел этого. То есть, я хочу сказать — я был против этого».

Но, конечно, есть какой-то аспект его жизни, о котором приятно почитать в изощренных потрепанных модных журнальчиках?

«Ну, — начинает он терпеливо, — Я навсегда был вовлечен в маленький путь с этим миром, с людьми, которых знаю. С творческой стороны этого мира, меня всегда относили к творческим людям. И есть другие творческие люди, не музыканты. И таким образом, у меня есть друзья в том особенном мире, и я буду ходить на их вечеринки. И об этом могут писать… Я не понимаю, почему об этом пишут осуждающие статьи. Честное слово, я не понимаю, почему это предстает в худшем свете, чем поход на футбольный матч, почему об этом пишут… В любом случае, если вы когда-нибудь видели меня на вечеринках такого типа, вы заметили, что я всегда скрываюсь от этих кровожадных фотографов и не позирую им».

Но неужели он никогда не был доволен тем, что его имя циркулирует в так называемых шикарных статейках?

«Я, конечно же, никогда не садился и не размышлял о том, каким замечательным я должен быть, чтобы меня приняло „кафешное“ общество. Во-первых, возможно, я не уверен. Потому что, в первую очередь, я распространял себя. Я старался увлечь, возможно, большее число публики. И не все читают музыкальную прессу. Так вот, во-первых, когда ты пытаешься построить свою карьеру, тебе следует радоваться тому, что твое имя появляется в любой прессе. Будь то „Ежедневная газета для мотоциклистов“ или „Дом и сад“. Ты пытаешься расширить себя и спрос твоей продукции. Я думаю, ты должен быть приятно возбужден любым вниманием к тебе, правда? Ты ведь не станешь прятаться от него».

«Ты прав, и я тоже не стал. Возможно, это было по-детски. Теперь это работает против меня. И мне кажется, так несправедливо. Знаешь, я думаю, есть и другие люди, которые тоже упоминаются в том же контексте и которые этого совсем не просили. Я не собираюсь называть их имена, но ты знаешь, кто они. И всё, что я скажу, это то, что я всегда неохотно участвовал в подобных вещах… То есть, смотри — я знаю Найджела Демпстера. Если я вижу его на вечеринке, я разговариваю с ним. Но я не приглашаю его к себе, и поэтому он пишет обо мне в своей колонке. Мне просто нравится говорить с ним, когда я его встречаю. Я скорее поговорю с ним, нежели с занудным представителем профсоюза… Но разве что-то из этого касается музыки?»

«Мне кажется, это касается твоего публичного имиджа и влияет на отношение к музыке, особенно со времени негативных реакций против имиджа рок-звезды, который ты выбрал».

«Я понимаю это. Возможно, с этим связана коммерческая неудача моих недавних синглов. В частности, очень расстроился из-за последнего сингла. Мне казалось, эта запись была очень уместной. Она рассказывает о том, что творится сейчас. Само название указывает на это. Я всегда хотел сделать ее именно синглом, особенно, в Европе. Я считал, что это будет важная запись. „Melody Maker“ не согласились с этим, и я порвал с ними. И всё это было расписано и доведено до крайности в NME… Ты знаешь, я думаю, что мнение „Melody Maker“ основывалось на личной реакции по отношению к моему имиджу. Не думаю, что они вообще прослушали ту музыку…»

Мгновение Ферри молчит, обдумывая смысл критики «Sigh of the Times», сделанной Крисом Бразье в этой газете. «Это было так странно, — сообщает он в конце концов, — Знаешь, он был одержим моим образом плэйбоя. Возможно, это вышло из-под контроля… Но это было ужасно — тебя критикуют за то, что у тебя есть свой образ, тогда как Рокси играли с образом, привлекая тем самым к себе большинство поклонников».

«Также странно, что я вдруг начал считаться таким немодным для новой волны, в то время как сама новая волна была во многом вдохновляема Рокси Мьюзик. И выходит, что люди не покупают мои записи из-за того, что мой имидж необычен для меня».

«В общем, я не сожалею ни о чем из того, что когда-то сделал. Я знаю, есть определенные сделанные мной вещи, которые представляют полную противоположность новой волне. Вещи, вроде „Smoke Gets in Your Eyes“, возможно, антитезы новой волне. Кто-то, должно быть, хотел бы видеть меня распятым за них. Но есть и другие вещи, которые я делал с Рокси, такие как „Street Life“, которые, возможно, куда более подходят к новой волне, нежели сама новая волна — ты понимаешь.

Или, по крайней мере, образцовые песни, основы новой волны. Вот почему я нахожу это странным — думать, что теперь есть люди, вовлеченные в новую волну, при этом не вникают в то, что делаю я теперь. Может, они просто не знают о Рокси и считают меня каким-нибудь плэйбоем, который, к тому же, иногда записывает пластнки».

Я поинтересовался, сожалеет ли он о созданном образе и не считает ли ошибкой свой столь неосторожный флирт с модой.

Он никогда не сооружал себе особенный образ, решительно заявил он; он просто размышлял о разноплановых стилях своей музыки, а Рокси играли. Он чувствовал, что рок-музыка всегда была однобока. Он решил разрушить ее спокойствие. «И очевидно, что если местные газеты и журналы видят кого-то, кто, оставив рок-группу, перестает соответствовать стереотипу, они начинают писать о нем. Особенно, если он ошивается вокруг с привлекательными девочками или предстает в необычных ситуациях».

«А для меня, понимаете, интерес жизни и состоит в том, чтобы попадать в эти необычные, интересные положения. Я никогда не ограничивал себя какими-то конкретными ситуациями. Я — исследователь общества. Но когда за это тебя ругают люди, которые близки тебе, это действительно причиняет боль. Это делает тебя более податливым, более чувствительным к критике. Это цена, которую тебе приходится платить. Я осознаю, что чем более ты знаменит, тем сложнее ты становишься, и тогда для таких людей, как я, становится труднее распространять свое творчество. Я могу делать это в Нью-Йорке, потому что никто не знает, кто я. Я не Джон Траволта. Но здесь есть ограничения. Если ты появляешься в „кафешном“ обществе, то тебя обвиняют в измене своей публике, мол, ты плэйбой. Господи, просто мне нравится ночью веселиться. Куда же я должен пойти, чтобы оправдать их ожидания? В бар?»

«Видите ли, я начал жизнь с нуля. Только государственное образование. Ничего особенного, так что теперь мне просто некуда идти, кроме как в верхние слои общества. Во всяком случае, в социальном плане. Но это не значит, что ты теряешь контакт с людьми или становишься ужасным снобом. Я люблю изучать людей. А некоторые из наиболее интригующих людей относятся именно к тому типу общества. Но это не значит, что они — другие, или что от них нечему научиться. Поэтому я терпеть не могу, когда люди пытаются остановить мою тягу к изучению этого общества, отказываясь покупать мои записи».

Он был вынужден согласиться с тем фактом, что в каком-то смысле он стал фигурой, против которой новая волна борется с тем же упорством, что и против устаревших маневров супер-групп.

«Я согласен, что сейчас это является коммерческим препятствием. Но мне не стыдно ни за мое поведение, ни за то, что я когда-либо делал. Но есть люди, которые вечно злятся. Они злятся за мой успех. Они злятся из-за того, что я люблю хорошие костюмы. Они злятся, потому что я точно знаю, что делаю. Это та ревность, которая заслуживает жалости, правда. Они — просто люди, которые всегда будут злиться на меня, что бы я ни делал».

Ночь, когда смерть оживает.
Брайан Ферри описывает свой новый альбом как «музыку знатока». И он никогда не смутится, используя этот термин: его критики, говорю я ему, разрушат эту фразу у него на глазах.
«Это будет очень печально, — говорит он сухо, — Но, думаю, что в этом есть своя правда. Так я всегда говорю себе. Я думаю, что очень немногие полюбят и оценят это. Существует слишком мало знатоков. Так что, я могу забыть о трех платиновых дисках и полностью сосредоточиться на музыке. Просто приблизиться к ней. Конечно же, такое случается всё время. Было очень много тяжелой, но законченной работы, не получившей успеха. Стандарты, обычно, не особенно высоки: всё банальное достигается слишком просто…»

«Но есть целая область музыки, в которую люди боятся вникать. Музыка, как моя, я думаю: музыка, требующая эмоций, которая часто имеет небольшую, но преданную аудиторию. И я иногда думаю, что и мне теперь придется довольствоваться такой публикой. Бывает, что ее количество увеличивается на короткий период, когда я делаю что-то вроде „Let's Stick Together“, которая была просто развлечением. Но это совсем не то, чем бы я хотел запомниться людям. Я способен на нечто более тонкое, чем это. Но, конечно, тонкостью миллионов проданных записей успеха не добьешься. Очевидно, что хорошо продается совсем не это… И есть люди, которые просто не позволят этому альбому увидеть божий свет, так как считают, что он записан скучным прожигателем жизни, который больше не заботится ни о музыке, ни о жизни, ни о чем другом…»

«Как та рецензия на „Sign of the Times“ в Melody Maker, о которой мы говорили. Я читал эту глупую рецензию, и вся она об этом парне, который тратит в отеле 395 фунтов за вечер и, следовательно, ему нечего сказать человечеству. И что же я должен ответить в свое оправдание? Думать, что для Melody Maker пишет кто-то, кто может написать такое… и эту газету я должен любить, читать, покупать каждую неделю… думать, что у них есть кто-то с невероятным количеством мозгов, который верит, что я достаточно туп для того, чтобы платить 395 фунтов за вечер в отеле. Он не заслуживает даже того, чтобы писать чертову рекламу. Ну знаешь: „Требуется гитарист. Волосы, имидж, не тратящий время впустую“. Он не заслуживает делать этого или даже доставлять газеты в чертово агентство новостей. Что я могу думать о подобных вещах. Каких придурков они выбирают, чтобы писать газеты… Господи, ты пытаешься прожить три месяца в чертовом отеле, работая над альбомом, пытаясь улучшиться по сравнению с последней и предпоследней записью… и ты копаешься в себе в попытках создать что-то, чтобы завести себя и кого-то еще…»

«Это звучит ужасно, как старый номер „исстрадавшегося искусства“, я знаю. Но существует невероятное давление на тебя. Вся моя сущность была в этом альбоме. Мне не нужны смешные репортеры, обсуждающие, — и это был самый большой ад, — обсуждающие, сколько я должен был платить за то, чтобы оставаться в чертовом отеле. Он не писал о моей записи. Он писал обо мне. Но он даже в этом ошибся. Ты не имеешь права смыться, парень, заявив, что мне нечего сказать человечеству. Это слишком трудно для кого бы то ни было — говорить о ком-то еще».
Эта внезапная тирада, хотя и произнесенная без истеричных ноток, говорит о том, сколько переживаний перенес Ферри в течение этих двух лет. Эти переживание он отразил в альбоме «The Bride Stripped Bare» — альбоме самоэкзаменации и болезненных сомнений: состояние, в котором теперь пребывает Ферри, чувствуется и в интервью.

«Меня всегда легко обескуражить, — говорит он, — С одной стороны, во мне много энергии, много идей. Но мне по-настоящему необходим энтузиазм других людей, который помог бы мне водворить их в жизнь. Когда я делаю записи, и вокруг меня нет ни одного истинного энтузиаста, то я же первый и впадаю в депрессию. И буду уверен, что всё, что я сделал, — ужасно, и я захочу остановиться и бросить всё это. Но знаешь, я не могу… И именно это происходило со мной, пока я был в Лос-Анджелесе. Я прошел через очень плохое для меня время. Мне становилось интересно, зачем я вообще делаю что-то… Я по природе своей очень эмоционален, а в этом настроении я пребывал долгое время. Казалось, что для моей работы не было никакой поддержки. А она всегда так нужна мне».

Он повторяет, что обсуждение в прессе может задеть его лично, особенно, когда оно дурное или просто злобное, но еще больше он озабочен явным равнодушием — как он определяет это — публики к его новой музыке. Он снова возвращается к «Sign of the Times», еще раз говоря о ране, которую получил, когда альбом был проигнорирован публикой.

«Разочарование еще не притупилось, — говорит он мрачно, — Но я был страшно расстроен, когда оно не прошло. Но всё должно пройти в будущем. Настоящее несчастье — получить пару таких шлепков. Мы увидим, как альбом продвигается прежде, чем начнем писать некролог. Может быть, альбом обречен. Я не думаю, что это так; даже хотя осознаю, что эти последние синглы идут хуже, чем всё, что я когда-либо делал. Меня особенно расстроило, в плане искусства, то, что было так мало откликов. Деньги в этом случае не имеют значения. Кажется, что их никто не хочет получать. Я не слишком унываю. Я еще не опускаю руки. До такого пока еще не дошло».

«Кажется, из-за того, что я так долго отсутствовал, люди перестали воспринимать мою работу. Я могу только надеяться, что альбом привлечет обратно тех, кто потерял интерес к синглам. Я знаю, что я очень близок с аудиторией Рокси. Я думаю, что она еще осталась. Мне не кажется, что я совсем потерял контакт. Я по-прежнему считаю, что могу приблизиться к людям, используя свою музыку. Я думаю, что я еще обладаю умением схватывать и передавать настроение времени, так же, как это, по-моему, делали Рокси».

На пару долларов в добавку.
Это упоминание о Рокси неизбежно вызывает ожидаемые вопросы о недавно объявленном преобразовании команды. Ферри неохотно уточняет эту новость из прессы. Они решили, говорит он, продолжить свои репетиции, являвшиеся вовсе неофициальными: «Мы, в самом деле, поняли, что хотели сказать друг другу в музыкальном плане. Более специфичного общения и быть не может».
Я предположил, что воссоединение будет видеться многим как чисто корыстное предприятие, и многими будет рассматриваться как доказательство его провала в качестве соло-артиста.

«Мне грустно думать так, — говорит он, — Я думаю, что Рокси еще могут сотрудничать в плане музыки. Если бы мы воссоединились из-за денег, то подходили бы к этому по-другому. Но сейчас еще слишком рано говорить о наших планах на будущее… Мы просто работаем над следующим альбомом Рокси. Я всегда думал, что мы сможем. По-настоящему, Рокси никогда не распадались. И если есть люди, как ты предполагаешь, которые считают, что мы больше не будем записываться вместе, — хорошо, всё, что я хочу сказать, так это то, что не собираюсь поддаваться тем людям. Я думаю, что перспектива нашей совместной работы действительно интригующая. И вообще, все мы довольны».
Но не будет ли воссоздание Рокси, независимо от музыкальных результатов, оттеняться подозрением в том, что эта реформация нужна для того, чтобы увеличить собственную популярность?

«Я ожидаю, что люди так и скажут. Но эти люди не рассматриваются. Они по-настоящему не заинтересованы в моей работе. Они заинтересованы только том, как бы покритиковать меня. Я не могу им позволить беспокоить меня, а то, знаешь, больше никогда ничего не смогу сделать. Меня не запугаешь. Я всё время пытаюсь подтянуть себя. Я по-прежнему полон идей. Я всегда готов делать что-то новое. Так что, будут люди, которые не смогут принять этот новый альбом. Это самый личный и эмоциональный альбом из всех, когда-либо сделанных мной. Я уверен, некоторые не сочтут его удобным для прослушивания. Может быть, люди просто не хотят слушать что-либо подобное. Пошло всё к черту, если я этого не знаю».

«У меня не было возможности подготовить ответ. Боже, это даже не то, о чем я сейчас думаю. Если это провал, возвращайтесь, и я дам вам ответ. Я по-прежнему буду здесь. Никто так легко не избавится от меня. По-моему, я ясно дал это понять. Думаю, моей решимости стоит верить. И думаю, что это большее, что я могу сейчас сказать. Мы просто будем следить за происходящим. И оставим всё как есть».