Я и моя музыка

Disc and Music Echo, 13 июня 1970

я и моя музыка

Кевин Эйерс, лидер относительно новой группы The Whole World. Раньше играл в Soft Machine, но ушел, поскольку решил, что с музыкальной точки зрения они его обгоняют. Пользуется мощнейшими усилителями, но предпочитает сводить звуковые эффекты к нулю. Играет на гитаре «Фендер Стратокастер», но собирается перейти на другой инструмент. Женат, ест строго питательную пищу, живет в Западном Дуличе, но не очень счастлив в этой стране. Не любит говорить о музыке, потому что не чувствует себя для этого достаточно компетентным.

"Моим самым первым инструментом была гармоника. Я играл рождественские гимны, за что получал деньги — должно быть, тогда во мне и зародился уличный музыкант. В детстве меня не особенно интересовала музыка — тогда поп-музыка все еще оставалась епархией большого шоу-бизнеса. Потом, по велению какой-то странной интуиции, одна старая тетушка купила мне подержанную гитару. Я из всех сил старался научиться на ней играть, а потом получил новый инструмент и начал писать песни. Одной из первых вещей, которые произвели на меня большое впечатление, была «Are You Sure» группы Allisons, и я сочинил похожую мелодию. Я сыграл ее отцу, но она отнюдь не поразила его воображение. В последующие несколько лет я то брал гитару в руки, то снова забрасывал. К тому моменту я уже болтался в Лондоне, а потом переехал в Кентербери, где встретился со всеми, кто сейчас играет в Soft Machine, и с ребятами из Caravan. Soft Machine мы основали где-то между Англией и Испанией. Это была приятная группа. С ними я дважды ездил в турне с Хендриксом, работал день и ночь, после чего решил, что с меня хватит. Так что я продал свои гитары и уехал обратно на Ибицу. Но потом я опять начал сочинять песни и вернулся в Лондон с намерением сделать из них целый альбом — так и получился «Joy Of A Toy». Вскоре после
этого я собрал The Whole World — компания грамзаписи велела мне отправляться на гастроли, чтобы пластинка лучше продавалась. В тот момент я этого не хотел, но сейчас я даже получаю удовольствие. Короче говоря, мой первый альбом с The Whole World выйдет в июле и будет совсем не похож на «Joy Of A Toy».
Та музыка, которую я люблю, — это народная музыка в подлинном смысле этого слова. Песни, которые можно подпевать, сидя в кафе за бокалом вина, песни, который люди поют для людей. Вот почему я люблю иностранную музыку — музыку солнца и Средиземного моря. Мне нравится слушать Lovin' Spoonful, Byrds, Сида Барретта, и, конечно, Soft Machine. Но я не мог к ним вернуться, потому что в музыкальном плане они меня значительно обогнали. Мне не нравится, когда музыку воспринимают чересчур всерьез — когда человек видит, что кто-то становится серьезным, искренность превращается в
фальшь. Чем больше я выступаю с концертами, тем больше убеждаюсь, что музыка второстепенна; главную роль играет зажигательная атмосфера, создаваемая исполнителем. Как ни цинично это звучит, тебе платят за то, что ты ставишь людей на уши. Я предпочитаю оставаться сам по себе, жаль, что
это не всегда удается. Перед тем, как выйти на сцену, мне приходится напиваться — я не могу выходить совершенно трезвым и верить в то, что делаю, поскольку я не в состоянии поверить в то, что моя цель — развлекать собравшихся. Я очень далек от девиза шоу-бизнеса — «шоу должно продолжаться». Я выхожу на сцену в тот момент, когда чувствую себя способным полностью отвлечься и оказаться одновременно и среди аудитории, и перед ней. Бизнесу это вредит, а мне — помогает.
Я могу выйти и спеть трезвым, но тогда я буду фальшивить. Я очень стесняюсь и многого жду от публики. Аудитория, которая садится и говорит «давай-ка забацай мне шоу», меня пугает. Англичане — сдержанный народ и единственное, что может их растормошить, — это шум. Можно подумать, что аудитория разборчива, но это не так. Конечно, это игра, и я готов в нее поиграть какое-то время, но с оговорками. Дело не в том,
что я необщительный. Мне просто претит организация человека — столько времени тратится на ненужные вещи. На уличную музыку смотрят
неодобрительно — можно подумать, им платят за то, чтобы они играли и развлекали город.
Эта страна просто не приспособлена к тому, чтобы радоваться жизни. Машины из практических соображений красят в черный цвет, ярких домов не бывает. Я принадлежу скорее к средиземноморскому типу — я вырос на востоке, и считаю, что можно петь песни о солнце и о том, как здорово пить вино и быть счастливым, и если прочувствовать эту идею, можно влиять на людей.
Раньше я писал много очень критичных песен, критикуя все и вся, но перестал, потому что решил, что критика слишком негативна. Лучше вливать в людей добрые чувства, чем сеять в них сомнения. Многие группы меня просто разочаровывают. Я очень разочарован направлением, в котором развивается музыка. Думаю, даже в прежние времена люди понимали, что аудиторию приводит в восторг не музыка, а шоу. Если мы можешь стоять на голове и приносить людям радость — ты не менее важен для них, чем Пятая симфония Бетховена. И конечно, от редкой песни меня тянет танцевать — последний раз, когда я танцевал на концерте, играл Чак Берри. В данный момент я слушаю в основном классику — Мендельсона и Моцарта. Мне не нравится слушать поп-музыку.
Я даю живые концерты только потому, что это единственная работа, которую я нахожу наполовину сносной, и она дает мне деньги, с которыми я могу иметь свободу.
Я никогда не брал уроков музыки и не умею читать ноты — поэтому я никогда не называю себя музыкантом. Я очень уважаю людей, у которых есть техника, но самому ее осваивать мне неинтересно — я слишком ленивый и недостаточно целеустремленный.
Надеюсь, людям приятно слушать любителя типа меня, у которого есть идеи, но нет возможности их выразить. Те, кем я восхищаюсь, обладают как воображением, так и техникой.
Тексты я теперь пишу очень простые — только про людей. Раньше тексты были моей навязчивой идеей. Я даже петь не умею — просто говорю в такт
мелодии. Я не музыкант; я не умею виртуозно играть ни на одном инструменте. Я начинал петь в кафе в процессе пьянки, а потом выяснилось, что я могу написать песню, которая нравится людям.
Я знаю, что никогда не стану поп-звездой, но мне хотелось бы иметь деньги, положенные поп-звезде, — я бы знал, на что их потратить. Но я видел многих поп-звезд, и все они немного ограничены, они похожи на вечных подростков, постоянно пытающихся обрести уверенность в себе.