Интервью с Робертом и Джимми

январь 1975

интервью с робертом и джимми

Эти беседы с Пейджем и Плантом проходили в течение двух недель. Мы начали за чаем в номере Планта в чикагском отеле «Амбассадор». Через три дня в затемненном номере Пейджа мы продолжили разговор. «Еще так рано, — вздрогнул он, сидя под одеялом на своем диване. — Может быть, придется проболтать три часа прежде, чем я начну связно разговаривать». В результате интервью, из которого взята большая часть этого материала, растянулось до позднего вечера. Пейдж, человек с негромким голосом, явно предпочитал свечи электрическому свету. Через несколько дней после визита к Планту материала стало еще больше, а последняя беседа с Пейджем на борту самолета, направлявшегося в Нью-Йорк, довершила картину.

Средства массовой информации окончательно признали популярность Лед Зеппелин лишь во время последнего американского турне в 1973 году.

Плант: Мы решили нанять фирму по связям с общественностью после того, как приехали сюда летом 1972 года. В то лето здесь гастролировали Стоунз, и мы прекрасно знали, что дела у нас идут лучше, чем у них. Мы собирали больше народа, чем многие из тех, кого постоянно превозносила пресса. Поэтому, не впадая в эгоцентризм, мы решили, что пора людям узнать о нас не только то, что мы поедаем женщин, а кости выкидываем в окно. Это же бред, все о нас знали, но только по слухам. Мы не против тех бредовых времен, но мы не монстры, никогда ими не были. Мы просто ребята, которые любят повеселиться, нас любят поклонники и ненавидят критики.

Вы чувствуете какую-либо конкуренцию со Стоунз?

Пейдж: Нет. Я вообще об этом в таких выражениях не думаю. Я не чувствую абсолютно никакой конкуренции. Стоунз, как всегда, великолепны. У Джеггера потрясающие тексты. Всегда на высоте. То есть, я понимаю, что мы считаемся самой популярной группой в мире и так далее, но я об этом никогда не думаю. Мне кажется, говорить о конкуренции неуместно. Вопрос в том, кто играет хорошую музыку, а кто плохую... И кто способен выдержать.

И какая у вас для этого мотивация?

Пейдж: Я люблю играть. Но сводить все к игре — это утопия. Здесь и самолеты, гостиницы, вооруженная охрана у номеров. Эта часть мне совсем не по душе. Но я готов платить такую цену, чтобы выходить на сцену и играть. Последние полтора года, пока мы расслаблялись и работали над альбомом, я места себе не находил.

Плант: На самом деле, для меня это постоянный конфликт. Как бы мне ни нравилось то, чем я занимаюсь у себя дома... Я играю в своей футбольной команде, принимаю участие в общественной жизни, живу, как нормальный человек, но у меня постоянно появляется тоскливое чувство, я не могу вырваться из своей системы. Когда мы не играем, я скучаю без группы. Приходится звонить Джимми, чтобы угомониться. На днях, когда мы снова впервые начали играть, я улыбался до ушей.

Что это за слух с сольном альбоме Джимми?

Пейдж: Отнесите это на счет чувства юмора Кейта Ричарда. Я играл на композиции, которая потенциально могла попасть на вторую сторону очередного сингла Стоунз. Мы с Риком Гречем и Кейтом записали песню под названием «Scarlet». Не помню, кто был на ударных. По стилю и настроению она звучала очень похоже на «Blonde on Blonde». Отличная песня, очень хорошая. Мы не спали всю ночь, поехали в студию «Айланд», где Кейт наложил гитару в ритме регги. Я добавил какие-то соло, но к тому времени было уже восемь утра. Он отвез пленки в Швейцарию, кт-то узнал об их существовании. Кейт сказал, что это песня с моего альбома. У меня потребности выпускать соло-альбом, как и у других членов группы. У нас такая совместимость, что никто не чувствует себя в тени, никто не разочарован настолько, чтобы выпускать собственные пластинки. Я не хочу уподобляться Тауншенду и говорить людям, что им играть. Мне это не нравится. В конце концов, группа есть группа. Хотя критики было много, особенно в начале, я не поддавался.

Насколько вы верите в себя?

Пейдж: Я могу не верить в себя, но я верю в то, что я делаю. Я знаю, в каком направлении развивается моя музыка. Я вижу свою поведение со стороны, я двигаюсь намного медленнее, чем предполагал. Я могу сказать, насколько далеко мне еще идти, я знаю, как туда попасть, остается только продолжать играть. Может быть, это покажется странным на фоне всяких джонов маклафлинов, которые играют так, словно вышли в открытых космос. Может быть, это игра в черепаху и зайца. Когда дело доходит до техники, я не гитарист, я просто подбираю музыку и играю. Техника здесь ни при чем. Важная гармония. Именно на нее я и возлагаю свои ожидания. То есть, я хочу сказать, что такой линии и буду придерживаться. Этот инструмент содержит такое богатство стилей и возможностей... фламенко, джаз, рок, блюз... все, что в голову придет. Когда-то я мечтал о том, чтобы соединить все эти стили. Теперь для меня не менее важна работа композитора.
Учитывая это, я думаю, что настала пора путешествовать, набраться опыта непосредственного общения с уличными муызкантами всего мира. Марроканские музыканты, индийские музыканты... сейчас подходящий момент для поездок. В этом году. Не знаю, как к этому отнесутся остальные, но я двигаюсь в этом направлении. На этой неделе я цыган. Может быть, на следующей стану глэм-рокером.

Что вы выносите из своих путешествий?

Пейдж: Вы что, шутите? Господи, вы себе не представляете, что можно вынести из общения с марроканцами. Как человеку, так и музыканту. В это и заключается развитие. А не в том, что живешь в отелях и заказываешь обеды в номер. Это противоположная чаша весов. Нужно поставить гирю и оказаться с другой стороны. Там, где, кроме тебя и инструмента, ничего нет. Когда-то я так и путешествовал. Не вижу причин, почему бы не повторить это снова. Время. Время не купишь. Для меня все, что я делаю, это бег наперегонки со временем. Особенно в музыке. Я знаю, что хочу сделать, но у меня не хватает времени. У меня появилась еще одна идея — найти санитарный фургон с откидным бортом и поездить по Англии. Для вас это бред, но Англия — такая деревня, что в ней это получится. Откидывать борт и играть через большие аккумуляторные усилители с пультом, постоянно или время от времени, как захочется. Мне нравятся перемены, я люблю контрасты. Я не люблю изо дня в день оказываться в одной и той же ситуации. Домашняя жизнь не для меня. Просидеть неделю в гостинице мне не по душе. Начинается дорожная лихорадка, битье посуды, но я еще до этой стадии не дошел. Пока я еще добрый. Правда, мы и в турне всего неделю.

Насколько хорошо вы помните первое американское турне?

Плант: Девятнадцать лет и ни одного поцелуя, прекрасно помню. Давно это было. Теперь мы все больше сидим по комнатам и читаем Ницше. Тогда можно было повеселиться, в те дни встречалось больше людей, с которыми было приятно развлекаться. В Штатах было гораздо интереснее. Лос-Анжелес был Лос-Анжелесом. Теперь это уже не Лос-Анжелес. Лос-Анжелес, осажденный двенадцатилетними — не тот Лос-Анжелес, который мне по вкусу. Там я впервые попал на американскую землю; впервые увидел вооруженного копа; впервые увидел двадцатифутовый автомобиль. Куда ни пойдешь, натыкаешься на любителей поразвлечься. Нас искренне приветствовали, мы ступили на путь позитивной жизнерадостности. Бросать яйца с этажа на этаж, дурацкие водные побоища, нормальные развлечения для девятнадцатилетнего. Первые шаги к тому, чтобы научиться сходить с ума. Со многими из тех, с кем мы тогда познакомились, мы общаемся до сих пор, но многие исчезли. Кто-то умер. Кто-то вырос. Не вижу смысла в том, чтобы взрослеть.

Вас, похоже, искренне огорчает это проблема.

Плант: В общем-то, да. Я не потерял свою невинность. Я в любой момент готов притвориться, что она еще со мной. Да, обидно. И обидно видеть, как совсем молодые девчонки в суматохе сбиваются с пути, соревнуясь с девушками из GTO и им подобными, с которыми у нас в свое время сложились беззаботные, веселые отношения. Когда мы с ними валяли дурака, они давали нам не меньше, чем мы им. Да, обидно. Послушайте «Sick Again», песню с «Physical Graffiti», из текста видно, что мне их немного жаль. «Clutchin pages from your teenage dream in the lobby of the Hotel Paradise/Through the circus of the L.A. queen how fast you learn the downhill slide». Сегодня ей двенадцать, завтра — тринадцать, и вот она уже переходит все границы. Жаль. У них нет того шика, каким обладали девицы в те времена... в шестьдесят восьмом. Последний раз в Лос-Анжелесе было очень скучно. Скука — ужасная вещ. Скука — начало всего негативного, начало уничожения. Характер каждого места определяется личностями, которые его населяют. В настоящий момент рейтинг личности упал до нуля. Конечно, я получаю удовольствие, но только когда мне весело. Мне смешно. Мне не хватает криков толпы. Все делается в спешке. Раньше везде бывало весело, как в дермовых домишках, так и в шикарных отелях. От мотеля «Shadowbox», где семь лет назад ночью сыпались стены, до «Плазы», где на меня пожаловался генеральный прокуров, проживавший этажом выше, за то, что я по ночам слишком громко слушал пластинки Little Feat.

Как вы считаете, не приходится ли вам превосходить самих себя с каждым новым альбомом?

Пейдж: Нет. Иначе меня просто раздавили бы рецензии на последний альбом. Вот в чем дело, понимаете? Мне все равно. Мне все равно, что думают критики и другие люди. Пока что мне очень, очень сильно везло, потому что людям, по всей видимости, нравится слушать музыку, которую мне нравится играть. Разве бывает более выгодное положение для музыканта? Но я все равно буду продолжать меняться. Нельзя ожидать, что человек за три года останется одним и тем же. Но некоторые не могут смириться с тем фактом, что между альбомами проходит год, что означает целый год перемен. Это влияет на материал, на тексты... и на музыку. Я совершенно не считаю, что должен превзойти сам себя. Последний альбом занял много времени, в основном потому, что когда мы в первый раз поехали на запись, Джон Пол Джонс заболел, пришлось отменить студийное время... началась неразбериха. Понадобилось три месяца, чтобы ситуация нормализовалась.

И каково это — управлять своей собственной компанией грамзаписи?

Пейдж: Наверное, теперь мы управляем сами собой, не так ли? Послушайте, дайте нам время поработать над Swan Song. Вас ждет сюрприз. У нас уже готовится кое-что хорошее. На мой взгляд, у Pretty Things блестящий альбом. Потрясающий. Мы — директора и так далее, но вот что я вам скажу: этот лейбл никогда не предназначался только для Лед Зеппелин. Его задача — привлекать новые группы, помогать музыкантам, у которых в прошлом бывали проблемы с контрактами. Это способ заработать еще несколько пенни для них, а не для нас. Таков циничный взгляд на компанию грамзаписи. Меня спрашивали. Буду ли я заниматься продюсерской деятельностью. Я не знаю. Я слишком занят с Лед Зеппелин. Мне предлагали такую возможность, давно уже предлагают — продюсировать Фредди Кинга. Я был бы рад. Но мне нужно время.

Вам не кажется, что музыкальный бизнес идет на спад?

Пейдж: Так всегда говорят, когда начинается поиск очередного суперкумира. Единственный настоящий переворот произошел, когда пришли Стоунз и Битлз. Но все постоянно говорят: «Этот бизнес умирает!» Я так не думаю. Вокруг слишком много хороших музыкантов. Столько разных стилей столько граней. От первобытной музыки до классики, все, что хочешь. Если под грузом музыки наш корабль накренился, то да поможет нам бог. Если больше никогда не выйдет ни одной пластинки, по-моему, записано уже столько музыки, что мне хватит ее до конца моей жизни. Но я могу слушать самую разную музыку. Мне, по большому счету, наплевать на очередного суперкумира. Интересно, когда появляется что-то новое, группа карликов с электронными арфами, но я не ищу сенсаций. Посмотрите на Bad Company, на Average White Band. Эти ребята уже очень давно в том или ином виде присутствуют на сцене. А сколько новичков могут предложить что-нибудь содержательное? В Британии, боюсь, немногие. Нам остаются Сюзи Кватро и Mud. Абсурд. В верхней десятке не должно быть дерьма, но его там полно.

Сложно ли было записывать первый альбом Лед Зеппелин?

Пейдж: Мы собрали его очень быстро. Вскоре после того, как сформировали группу. Единственной репетицией стало двухнедельное турне по Скандинавии, когда мы играли под именем New Yardbirds. В поисках материала мы вернулись к нашим блюзовым корням. У меня в запасе оставалось немало риффов Yardbirds. Когда Джефф (Бек) ушел, мне предстояло придумать массу новых приемов. Этот прецедент установил Клэптон, когда оставил группу, Джеффу пришлось выкручиваться, а мне было еще сложнее, потому что я внезапно превратился из второго соло-гитариста в первого. На меня постоянно давило сознание того, что нужно придумывать собственные риффы. На первой пластинке я находился под сильных влиянием тех дней. Наверное, это немного заметно. Альбом был записан за три недели. Было очевидно, что кому-то придется взять на себя роль лидера, иначе мы еще полгода просидели бы, играя джемы. Но после этого, на второй пластинке, уже слышно, как проявляется индивидуальность группы.

Плант: При записи первого альбома я впервые почувствовал, что такое наушники. То, что звучало в моих ушах, пока я пел, было лучше, чем самая красивая девчонка на свете. Столько силы, столько значимости, потрясающе! Мне еще много пришлось работать над голосом, но все равно хорошо слышен мой энтузиазм и воодушевление от работы с гитарой Джимми. Альбом получился довольно небрежный. Тогда как раз мы начали приобретать свое фирменное звучание. Мы выясняли, что нас больше всего заводит, что больше всего заводит народ, благодаря чему люди после концерта возвращаются к гостинице. На первом турне мы не заработали ни гроше. Вообще ничего. Джимми вложил в турне все, что заработал с Yardbirds, все до последнего пенни, а там было немного. Пока ими не занялся Питер Грант, они не зарабатывали того, что могли. И вот мы записали альбом и отправились в дорогу, имея при себе персонал в количестве одного человека.

Джимми, вы когда-то говорили мне, что жизнь — это азартная игра. Что вы имели в виду?

Пейдж: Так много людей боятся рискнуть, а рисковать все равно приходится. Нельзя заниматься каким-то делом и не получать удовлетворения. Если ты работаешь на фабрике и каждый день, вставая с кровати, проклинаешь свою работу, любой ценой бросай ее. Иначе просто заболеешь. Вот почему я говорю, что мне очень повезло — я занимаюсь любимым делом. Видеть людские лица, получать от них удовольствие — вот от чего я невероятно счастлив. Честно.

Чем вам приходилось рисковать?

Пейдж: Вот одна авантюра. Я играл в группе, не буду называть имен, потому что их и знать не стоит, но это была такая группа, которая постоянно разъезжала по стране в автобусе. Я работал с ней два года после школы и дошел до той ступеньки, когда зарабатывал приличные деньги. Но я заболел. Поэтому я вернулся обратно в колледж. Полная перемена направления. Вот почему я говорю, что это возможно. Как бы я ни увлекался игрой на гитаре, я понимал, что, если продолжать в том же духе, она меня прикончит. Каждые два месяца у меня начиналась моноцитарная ангина. Поэтому следующие полтора года я жил на десять долларов в неделю и набирался сил. Но я все равно играл.

Плант: Давайте я расскажу вам историю, о которой я написал песню «Ten Years Gone» с нового альбома. До Лед Зеппелин я работал, как собака. И девушка, которую я очень любил, сказала: «Слушай, выбирай. Либо я, либо твои поклонницы». Не то чтобы у меня были поклонницы, но я ответил: «Я не могу остановиться, я должен продолжать». Наверное, она вполне довольна собой. У нее есть автоматическая стиральная машина, спортивный автомобиль. Нам больше нечего было бы сказать друг другу. Возможно, я мог бы с ней сойтись, но только не она. Мне было бы слишком весело. Боюсь, что прошло десять лет. Ладно, вот вам и авантюра.

Пейдж: А вот еще. Я учился в художественном колледже и начинал заниматься сессионной работой. Поверьте, многие почли бы студийную работу за большое счастье. Но я бросил ее ради того, чтобы за треть зарплаты работать с Yardbirds, потому что мне хотелось снова играть. Студии мне было мало. Я участвовал в трех записях ежедневно и начинал становиться одним из тех, кого терпеть не мог.

В чем проблема сессионной работы?

Пейдж: Некоторые сессии — это одно удовольствие. Но проблема в том, что ты никогда не знаешь, чем тебе придется заниматься. Может быть, вы слышали, что я играл на пластинке Берта Бакарака. Это правда. Я так и не понял, что происходит. Тебя записывают на конкретную студию на два часа и на пять тридцать. Иногда ты встречаешь человека, которому рад. Иногда ты задаешься вопросом: «Что я здесь делаю?» Когда я начинал работать на сессиях, гитара была в моде. Я каждый день играл соло. Потом, когда в моду вошли духовые секции, мне уже нечего было играть, рифф здесь, рифф там... никаких соло. Помню, как-то мне не удалось сыграть ни одного соло за два месяца, в буквальном смысле. И меня попросили сыграть соло на рок-н-ролльной пластинке. Я сыграл и понял, что записал полное дерьмо. Мне стало так от самого себя противно, что я решил — нужно отсюда выбираться. У меня голова шла кругом.

Какие воспоминания у вас остались от работы с Yardbirds?

Пейдж: Очень хорошие. За исключением одного турне, после которого мы чуть не умерли, до того оно было напряженное, играть с ними было очень здорово. Я никогда ни о чем не жалел. Любой музыкант с радостью ухватился бы за возможность поиграть в такой группе. Особенно хорошо было, когда мы с Джеффом оба играли на ведущих гитарах. Можно было бы сделать из этого нечто совершенно исключительное, но, к сожалению, на записи сохранилось очень немногое. Только «Stroll On» из фильма «Blow-Up» — довольно забавно, «Happenings Ten Years Time Ago» и «Daisy». В то время мы не засиживались в студии. Конечно, бывали и взлеты, и падения. Всем хочется побольше знать о кровной вражде и межличностных конфликтах. По-моему, до серьезной вражды дело не доходило. Не так уж все было и плохо. Если правильно все обставить, можно было бы когда-нибудь сделать альбом воссоединившихся Yardbirds. Правда, не представляю себе, чтобы Джефф на это согласился. Он странный парень.

Вы живете в доме Алестера Краули. (Краули, поэт и музыкант, жил на рубеже веков и прославился тем, что практиковал черную магию.)

Пейдж: Да, они принадлежал Алестеру Краули. Но еще до того, как Краули туда переехал, дом сменил двух-трех владельцев. А еще раньше там была церковь, сгоревшая дотла вместе со всеми прихожанами. Вот что странно: в доме происходят вещи, не имеющие отношения к Краули. Дурные флюиды там были еще раньше. Одному человеку там отрубили голову, иногда можно услышать, как она катится по полу. Сам я этого не слышал, но ее слышал один мой друг, человек абсолютно нормальный, совершенно в этом не разбирающийся. Он подумал, что это кошачья возня. В тот момент меня дома не было, но он сказал прислуге: «Почему вы кошек на улицу на ночь не выпускаете? От них ужасный шум, они по всему холлу катаются». А ему ответили: «Кошек каждую ночь запирают в комнате». Потом они рассказали ему историю этого дома. Так что подобные вещи происходили еще до Краули. Конечно, после Краули здесь бывали самоубийства, людей увозили в сумасшедший дом...

А сами вы не вступаете в контакт с духами?

Пейдж: Я этого не сказал. Я просто сказал, что не слышал, как катится голова.

Что вас привлекает к этому месту?

Пейдж: Неизвестность. Меня влечет неведомое, но я принимаю меры предосторожности. Я не хожу по дому вслепую.

Вы чувствуете себя в безопасности в этом доме?

Пейдж: Да. Все мои дома находятся на отшибе. Зачастую я остаюсь дома совершенно один. Я провожу много времени рядом с водой. Дом Краули стоит на озере Лос-Несс, в Шотландии. У меня есть еще один дом, в Сассексе, где я провожу большую часть времени. Это совсем недалеко от Лондона, Он однесен рвом и спускается к озерам. Я мог бы вам кое-что порассказать, но в таком случае мало ли что придет людям в голову? Со мной иногда происходили вещи, от которых многие с ума бы сошли, но я сам удивился своему самообладанию. На самом деле мне бы не хотелось распространяться о моих личных убеждениях или занятии магией. Я не хочу становиться Харрисоном или Тауншендом. Я не стремлюсь никого вовлекать в то, чем я увлекаюсь. Если люди захотят сделать для себя открытия, они их сделают. В это я твердо верю.

Что вы думаете о том, как вас представили в проекте "Rock Dreams'? В качестве гитарного мафиози вместе с Алвином Ли, Джеффом Беком, Питом Тауншендом и Эриком Клэптоном?

Пейдж: Там о Лед Зеппелин вообще ничего нет. Художник все время мастурбирует вокруг Стоунз, не так ли? Стоунз в женских платьях и так далее. Когда я увидел эту книгу в первый раз, я подумал — надо же, просто здорово. Но когда пригляделся, мне многое не понравилось. Кому-то это смешно, но мне не нравится картинка с Рэем Чарльзом, где он разъезжает в автомобиле с девчонкой. Это безвкусица. Но этот парень — француз, что с него возьмешь? Рэй Чарльз слепой. Что же это за юмор? Возможно, это и есть его мечты о роке, но никак не мои. Хотя из всех гитарстов, вышедших из шестидесятых, мы я Беком, Клэптоном, Ли и Тауншендом еще пытаемся что-то сделать. Это о чем-то говорит. Мы с Беком и Клэптоном были эдаким кланом из Ричмонда и Кройдона, а Алвин Ли, не знаю, откуда он. Откуда-то из Лестера. Поэтому он никогда особенно с нами не бывал. А Тауншенд, Тауншенд из Миддлесекса, он часто приезжал в клубы и смотрел других гитаристов. Однако мы с ним не были знакомы до записи «I Can't Explain». Я играл на гитаре в качестве сессионного муызканта. Я уже несколько лет не видел Тауншенда. Но, наверное, все мы работаем и стараемся играть все лучше и лучше. Недавно я слышал кое-что с сольной пластинки Бека, черт возьми, это бестяще сыграно. Действительно здорово. Но я не знаю, она вся инструментальная, гитарная пластинка гитариста. Альбом очень мягкий, Бек, когда он в форме, играет с большим вкусом.

Вы видели Эрика Клэптона с новой группой?

Пейдж: О, Эрик. Эрик, черт побери. Да, я видел его с новой группой, и видел его концерт в «Рэйнбоу». В «Рэйнбоу», по крайней мере, с ним были драйвовые люди. Тауншенд, Ронни Вуд, Джимми Карстайн, Джим Капальди. «Pearly Queen» — потрясающе. Я было подумал, что после этого он скажет: «Ага, теперь я приглашу английских музыкантов». Чем больше он играет с американцами, тем больше он расслабляется. Я встретился с ним вскоре после его концерт в «Рэйнбоу», и несложно было почувствовать его полное разочарование из-за того, что «Derek and the Dominoes» публика так и не приняла. Должно быть, его сильно задело, что они не добились такой же славы, как «Cream». Но дело в том, что когда в группе такая совместимость, как в «Cream»... что говорить, шанс ее воссоздать равен одному на несколько миллиардов. Это очень-очень сложно. Ключ к долговечности Зеппелин — перемены. Мы выпустили перывй альбом; потом второй, совершенно непохожий на первый, потом третий, абсолютно не такой, как оба предыдущих, и так далее. Я знаю, почему пресса пишет такие плохие отзывы о наших альбомах. Люди не понимают, многие критики не понимают, почему мы выпускаем второй альбом, а за ним следует третий с такими акустическими песнями, как «That's the Way». Просто не понимают. Дело было в том, что мы с Робертом уехали в домик в Bron-Y-Aur, в Уэльс, и начали писать песни. Господи. Какой у нас появился материал, такой мы и записали. А не так: «Необходимо сыграть тяжелый рок-н-ролл, потому что так диктует имидж...» В плане альбомов обычно проходит год, прежде чем люди успевают проникнуться тем, что мы делает.

Почему вы поехали в Bron-Y-Aur, чтобы записать третий альбом?

Плант: Настало время сделать шаг назад, чтобы подвести итоги и не заблудиться. Для Зеппелин начинались времена большой славы, и мы хотели остаток нашего путешествия следовать спокойному, ровному курсу. Так и получилось, что мы поехали в горы и превратились в неземных Пейджа и Планта. Я думал, что мы сможем немного пожить в тишине и покое и написать настоящий калифорнийский приморский блюз. Что у нас и вышло, но не в Сан-Франциско, а в Уэльсе. Прекрасное место. Название означает «Золотая грудь». Это место расположено в небольшой долине, по ней все время скользит солнце. На новом альбоме даже есть одна песня, маленькая акустическая вещица, которую сочинил Джимми. Она олицетворяет те дни, когда мы мотались по деревням на джипах. Хорошо мы придумали туда съездить. Приличную часть второго альбома мы записали в дороге. Настоящий дорожный альбом. Что бы ни говорили критики, практика показала, что он многих от нас оттолкнул. Например, тот, кто писал рецензию для «ROLLING STONE», сам неудавшийся музыкант. Может быть, это самолюбование, но иногда люди не терпят талант. Я даже не помню, в чем заключалась критика, что на мой взгляд, это был хороший, может быть, даже отличный дорожный альбом. А третий альбом — это всем альбомам альбом. Если кто-то вешал на нас ярлык тяжелой группы, этот альбом им все испортил.

Но и на первом альбоме были акустические вещи.

Пейдж: Вот именно! О чем и речь. К тому моменту, когда мы издали третий альбом, когда вышли эти рецензии, только что образовались «Crosby, Stills and Nash». Вышла пластинка, а поскольку на переднем плане была акустическая гитара, все внезапно объявили: ЛЕД ЗЕППЕЛИН ПЕРЕШЛИ НА АКУСТИКУ! Я подумал, Господи, где ваши головы, где ваши уши? На первом альбоме было три акустических песни, на втором — две.

Джимми, вы говорите о гонке со временем. Как вы думаете, чем вы будете заниматься в 40 лет?

Пейдж: Я не знаю, будет ли мне когда-нибудь сорок. Не знаю, будет ли мне тридцать пять. Я в этом не уверен. Я чертовски серьезен. Я совершенно серьезно не думал, что доживу до тридцати.

Почему?

Пейдж: Просто был такой страх. Не страх перед смертью, а... минуточку, давайте по порядку. Я просто считал, что... не дотяну до тридцати. Вот и все. Какое-то внутреннее чувство. Теперь мне уже за тридцать, но я не ожидал, что так получится. Кошмары мне не снились, но... Я не боюсь смерти. Это самая большая тайна на свете. Вот так. Но все это — гонки со временем. Никогда не знаешь, что может случиться. Например, сломанный палец. Я мог бы сломать руку и выйти из строя на два года.

Вас критиковали за то, что вы пишете «устаревшую чепуху в стиле детей цветов», а не тексты...

Плант: Как можно быть «устаревшими детьми цветов»? В сути поездки лежало желание обрести мир, спокойствие, оказаться в идиллической ситуации. Чего еще можно пожелать, и как можно это называть устаревшей чепухой в стиле детей цветов. Я много работаю над своими текстами. Правда, не каждый из них стоит подвергать тщательному анализу. Такие песни, как «Black Dog» — не что иное как откровенные вещи на тему «давай займемся этим в ванной», но они все равно достигают цели. Люди их слушают. Иначе с тем же успехом можно было бы петь меню Continental Hyatt House.

Какое для вас имеет значение песня «Stairway to Heaven»?

Пейдж: Для меня? Я считаю, что в «Stairway» выкристаллизовалась суть группы. В ней было все, она показывает группу с самой лучшей стороны... как группу, как едионе целое. Не говоря уже о соло и обо всем остальном, в ней было все. Мы специально позаботились о том, чтобы она никогда не вышла синглом. Для нас это веха. Каждый музыкант хочет сотворить то, что останется надолго, и мы, по-моему, добились этого со «Stairway». Тауншенд, возможно, считает, что ему удалось то же самое с «Tommy». Не знаю, способен ли я создать что-то большее. Мне приходится очень много и усердно работать перед тем, как я приближаюсь к уровню последовательного совершенства. Я думаю, что на это мало кто способен. Может быть, один человек. Джони Митчелл. Именно эту музыку я постоянно слушаю у себя дома, Джони Митчелл. Мне нравится «Court and Spark», потому что я всегда надеялся, что она станет работать с какой-нибудь группой. Но самое главное в Джони — то, что она может взять то, что с ней случилось, отойти в сторону, выявить суть ситуации, а потом написать об этом. Он нее у еня появляются слезу на глазах, что мне еще сказать? Это, черт возьми, просто жутко. Я так хорошо понимаю то, о чем она говорит. «Now old friends are acting strange/They shake their heads /They say l've changed». Мне интересно, сколько у нее осталось старых друзей. Мне интересно, сколько у любого знаменитого музыканта остается старых друзей. Вы бы удивились. Они именно так о переменах и думают, все они решают, что ты изменился. К худшему. Очень мало существует людей, кого я могу назвать настоящими, близкими друзьями. Они мне очень, очень дороги.

А у вас?

Плант: Я живу с теми же людьми, с кем жил всегда. Я вполне доволен. Это следы тех дней, когда я был битником. Мои старые приятели — этличная компания. Никто из них не отреагировал на мою поездку странно, потому что мы очень давно знакомы. Иногда кто-нибудь пошутит, что я кому-то остался должен пару долларов с тех времен, когда я был блюзовым певцом со стиральной доской и без гроша в кармане, но по-хорошему. Я доволен.

Есть ли у вас любимые американские гитаристы?

Пейдж: Видите ли, мы потеряли лучшего гитариста, который у нас был, и это Хендрикс. Другой гитарист, который начал мне нравитьcя, тоже умер, Кларенс Уайт. Он потрясающе играл. Совершенно в другом стиле играет парень, который записывался на сингле Марии Малдор «Midnight at the Oasis.» Эймос Гарретт. Он ориентируется на «Лес Пол», а Лес Пол — это именно тот, кому мы всем обязаны. Где бы мы были, если бы он не изобрел электрогитару? Еще один — Эллиот Рэндалл, парень, которого приглашали играть на первом альбоме Steely Dan. Он молодец. Что касается групп, то моя любимая американская группа — это Little Feat. Единственный термин, который я не приемлю, это «гений». Слишком уж свободно в рок-н-ролле пользуются этим словом. Когда послушаешь мелодические структуры, сочиненный классическими музыкантами, и сравнишь их с рок-н-ролльным альбомом, видно, что рок-н-роллу еще расти и расти. В классической музыке есть определенный стандарт, который позволяет применять термин «гений», но если называть так рок-н-ролльщиков, ступаешь по тонкому льду. На мой взгляд, рок-н-ролл — народная музыка. Уличная музыка. Ей не учат в школе. Ее подхватываешь сам. Среди уличных музыкантов не найдешь гениев, но это не значит, что среди них нет талантливых ребят. Как музыкант, от рок-н-ролла получаешь столько же, сколько ты в него вкладываешь. Учить тебя некому. Ты сам по себе, и именно это я считаю особенно увлекательным.

Последний вопрос. Как вы относитесь к тому, что дети президента Форда по национальному телевидению назвали Лед Зеппелин своей любимой группой?

Плант: Нехорошо, что они нас не пригласили на чай. Может быть, Джерри решил, что мы резгромим их заведение. Но если бы мы взяли рекламного агента три турне назад, может быть, он сейчас поехал бы с нами на гастроли. Мне приятно было узнать, что в Белом доме любят нашу музыку. Радует, что у них есть вкус.

Заключительные комментарии?

Пейдж: Просто скажите, что я все еще в поисках ангела со сломанным крылом. В наши дни они редко попадаются. Особенно когда живешь в отеле «Плаза».