«Я верю в ангелов-хранителей»

ZigZag, март 1970

я верю в ангелов-хранителей

ZigZag: В приложении к газете «Observer» Ник Кон говорил о тебе как о моде, но ведь та устрашающая фотография была сделана задолго до помешательства на модах, не так ли?

Марк: Да. В своем роде, та ситуация очень напоминала сегодняшнюю: если хочешь быть гитаристом, то покупаешь гитару и учишься играть, прослушивая признанные авторитеты — Эрик Клэптон, Джордж Харрисон и так далее. В то время — мне было всего двенадцать — я обнаружил, что одежда может быть очень привлекательной внешне, и очень этим заинтересовался, стараясь выглядеть как старшие ребята... Но к тому моменту, когда началась «мода на модов», я уже к ним не принадлежал, я жил во Франции. Я никогда не был модом, тогда такого понятия просто не существовало. Это пришло позже, с «Ready, Steady, Go» и так далее.

Мы очень увлекались музыкой — мне нравилась музыка Motown, такие песни, как «Please Mr. Postman», и одеждой... точно так же, как и сейчас. Я уже два года не покупал себе никакой одежды, только недавно снова начал. Одежда помогает мне мыслить. Без соответствующей одежды, звуков, «Лес Полов» и так далее ничего не получится.

Z: Я читал, что во Франции ты жил на деревьях...

М: Какое-то время я жил в лесу, а затем — в замке с одним парнем-волшебником. Но изначально я поехал во Францию из-за того, что мои родители переехали из нашего района — Стэмфорд Хилл на Стоук Ньюингтон — в Уимблдон, где мне абсолютно нечего было делать... Где-то год я ни с кем не общался, только с родителями и с братом. В четырнадцать лет я ушел из школы, и занимался лишь тем, что ходил в кино два раза в неделю, в библиотеку и магазины пластинок. Обычно я покупал одну пластинку за двенадцать шиллингов, потом запихивал в ту же самую обложку несколько других дисков и продавал их. Иногда я на этом зарабатывал пару фунтов в неделю.

Z: И какой степени волшебства достиг этот француз?

М: Он не занимался черной магией; он изучал функции человеческого разума и сил природы. У него было очень много старых книг о том, как управлять окружающим миром, проецируя на него свои мысли, а также он мог передавать чувства, косвенным образом заставляя понять, что хочет сказать... для меня это и есть магия. Скорее, это была магия йоги, нежели полночные жертвоприношения баранов в Гластонбери. Общаться с подобной личностью было очень интересно.

Z: То есть в чем-то это общение пошло тебе на пользу?

М: Да, оно мне помогло, но это сказывается только сейчас, а тогда меня потрясли его большой дом, машина и тому подобное.

Z: До того, как записываться, ты работал актером и фотомоделью.

М: Да — на детских ролях. Я играл в сериале «Орландо», например, но лишь потому, что не знал, чем на самом деле хочу заниматься. Я очень интересовался музыкой, но не думал петь сам, а потом стал фотомоделью — чтобы заработать немного денег.

Z: Как тебе удалось проникнуть в такие относительно замкнутые сферы, как телевидение и актерская среда?

М: На самом деле это очень просто. Нужно сосредоточиться на этом так, чтобы мысль буквально выпирала у тебя из головы, потом идти к нужным людям, не переставая думать о том, что хочешь стать актером, а потом проецировать на них эти мысли. Я сидел без денег, мне негде было жить, так что у меня не было другого выхода. Я очень верю в ангелов-хранителей... Сам я практически не руковожу своей жизнью — ей управляет кто-то свыше. Не такая я важная птица — все мы лишь чьи-то проводники, которые делают землю такой, какой ей надлежит быть. Также, как Гитлер и ему подобные использовались темными ангелами, чтобы сделать ее такой, какой она быть не должна. Вот почему все эти разговоры о поп-звездах — такая ерунда... нельзя во все это верить — ни один человек столько не значит. Я этого понять не могу; все люди имеют значение, но Марк Болан как пластмассовая кукла... глупость.

Z: Твой первый шаг в музыке — работа с John's Children?

М: Нет. Я выпустил сингл для Decca в 1965 году... он назывался «The Wizard». Мы до сих пор делаем эту песню. Он хорошо разошелся — дошел до сороковой позиции, не знаю, что еще о нем сказать. Потом я выпустил песню «Hippy Gumbo», которая звучала в программе Джона Пила «The Perfumed Garden». Затем наступил период John's Children — я стал членом этой группы, поскольку больше ничего не подворачивалось, а им нужен был композитор. С ними я выпустил «Desdemona», после чего ушел.

Z: А как же «Go-Go Girl»?

М: Это было уже без меня. На той сессии, где мы записали «Desdemona», была сделана и одна фонограмма — гитара и ударные, а когда я ушел, они наложили на нее свой текст. Фонограмма предназначалась для «Mustang Ford», но они изменили слова. Я бы не написал "Go-Go Girl', правда?

Z: Да, я как раз собирался спросить, как ты совершил скачок от «She's all put together with chocolate and feathers» до текста, скажем, «Child Star».

М: Вот именно... Я только написал музыку и играл на гитаре. В Англии мы выступили вместе всего один раз — в Леверхеде — а потом отправились на гастроли по Германии вместе с the Who — это было здорово! Вернувшись, мы записали потрясающую песню «Midsummer Night's Scene»... получилось с одного раза. Но продюсеры изменили аранжировки, и когда я услышал урезанный перемикшированный вариант, я ушел из группы, потому что был очень расстроен.

Z: А ты фотографировался обнаженным для рекламных плакатов?

М: Нет — я ушел раньше. Жаль, потому что если бы мне дали все сделать по-своему, ситуация могла бы обернуться иначе.

Z: Ты до сих пор получаешь гонорар за «Go-Go Girl»?

М: Да... хотя я чуть не спятил, увидев это название. Но тогда я нуждался в деньгах, потому что Tyrannosaurus Rex только начинали и у нас не было ни пенни.

Z: Я впервые услышал "живое " выступление Т. Rex на одном из Top Gear...

М: Да, это была вторая передача.

Z: Как у вас получилось пробиться? Вы же не записывались, не были популярны...

М: Мы познакомились с Джоном, когда он покинул Радио Лондон, мы были в схожей ситуации — нас никуда не приглашали играть. Я только начал работать со Стивом, единственным, кто остался из четырех человек (я сначала хотел создать рок-н-ролльную группу из пяти человек, типа John's Children, потому что хотел добиться того же звука, что на «Desdemona», но больше никого не смог найти). Джону удалось устроиться в клуб Middle Earth, когда он только открылся, и мы у него сыграли — акустика и бонги, без усилителя. Тогда нас стали приглашать... иногда платили по десять фунтов — большие деньги!

Z: А почему ты выбрал название Tyrannosaurus Rex — ведь, в конце концов, это не больше чем огромное неуклюжее чудовище с куриными мозгами?

М: Меня приводила в восторг мысль о том, что по земле бродили животные такого размера; а сейчас, кажется, никто об это и не вспоминает. Я уже много раз говорил в газетах, но повторю еще раз — это же настоящий дракон, но люди очень настроены против мифологии, а ведь мифология — это древняя истина, измененная и приукрашенная, что в природе человека, но все же истина... такие создания существовали и, возможно, миллион лет назад они дышали пламенем... почему бы нет? Не представляю себе сорокафутовое животное — властелина земли, но найденные кости это доказывают. Если бы люди это понимали, все было бы проще — налоговые проблемы и так далее, все неприятности, с которыми приходится сталкиваться — потому что девяносто миллионов лет назад существовали эти создания, а еще за девяносто миллионов лет... кто знает? И мне нравятся их изображения.

Z: Первую пластинку нельзя назвать блестящей с точки зрения продюсерской работы, как ты считаешь?

М: Да, она была ужасной.

Z: Потому что Тони Висконти не понимал твою музыку?

М: Нет, Тони прекрасно вписался, это его первая пластинка; но мы записывали ее в студии Advision на девятидорожечном аппарате — первом в стране — и они не знали, как с ним обращаться. Стереозвучание получилось ужасным. Когда мы ее записывали, все шло хорошо, но на пластинке звук кажется плоским и противным. Запись была сделана за две-три сессии и обошлась всего в 200 фунтов, a «Deborah» — в 20 фунтов. Мне нравится атмосфера первого альбома, но он так плохо сведен, что я не могу его слушать.

Z: Я заинтригован сюжетами этого альбома, в особенности, «Child Star»и «GracefulFat Sheba». Они написаны о реальных людях?

М: Нет, мне просто понравилась идея — юный классический музыкант в свои пять лет пишет неповторимые мелодии, но его убивают, и даже когда он мертв, люди все равно не понимают, о чем его музыка. Это должна была быть книга... Нет, со мной никогда такого не было — прочесть статью в газете и подумать: «Отлично, я использую этот сюжет». Во всяком случае, сознательно.

Z: А как насчет реальных персонажей? Например, Шеба...

М: Так бывает. В Шебе сочетаются два человека... это моя первая про-вегетарианская песня... Смешно — я не могу вспомнить, как написал некоторые ранние песни, и точно не смогу их спеть... забыл аккорды, забыл слова. Иногда уже после создания песни я встречаю людей, о которых она написана, наверное, это указание свыше. Например, в Синскофе я собрал все дурное, что было в моей жизни. Когда бы люди ни расстраивали меня, я всех их собирал в Синскофа. Я больше этим не пользуюсь — нет необходимости.

Z: Когда в «Dynasty ' Синскоф погиб, твой разум также от него освободился?

М: Я думаю, да.

Z: Когда вышли твои первый и, особенно, второй альбом, казалось, что некоторые люди, для которых они были совсем не предназначены, обрушились на них с потоками критики. Например, Рэй Коннолли из Evening Standard сказал: монотонность, сводящая с ума; самая претенциозная форма поп-музыки», а Дерек Джуэлл в Sunday Times камня на камне не оставил от твоего концерта в Queen Elizabeth Hall.

М: Мне понравилась эта статья Дерека Джуэлла, хотя бы потому, что он прочел программу, цитировал стихи и в результате назвал меня поэтом, сделав сравнения с другими поэтами, такими, как Эзра Паунд. Он взял на себя труд тщательно ознакомиться с этим событием, что достойно уважения. На самом деле я послал ему письмо с благодарностью.

Z: А журнал «Oz» заклеймил сингл «Pewter Suitor» как скучный.

М: Да... Не знаю, почему, но пресса андерграунда всегда стремится нас принизить. Они с упорством параноиков твердят, что мы претенциозны... но меня интересует только правда, как же я могу быть претенциозным? Никто не скажет, что наш новый альбом такой же, как предыдущие — у нас появился бас, орган, электрогитара и так далее... даже неподготовленный человек услышит, что изменилась текстура звука. Я много времени провел у Эрика Клэптона, так что для меня гитара на новой пластинке звучит, как у него — я же дышал его атмосферой. При этом в ней есть что-то от Битлз, поскольку я очень проникся духом «Abbey Road». Я пишу поп-песни (я также поэт, но это другое). Мой идеал — это песня с действительно хорошей мелодией и текстом, непохожим на, скажем, «hold my hand, I understand, all your charms in my arms».

Z: В интервью журналу "Fusion " ты говоришь, что твоя музыка предназначена для того, чтобы «заниматься любовью со своей девушкой».

М: Да — я хотел сказать, что моя музыка должна создавать атмосферу. Например, «Dove» с нового альбома — очень печальная и нежная песня, написанная о любви... и если это не ощущается, значит, слушатель — человек невосприимчивый. Хотелось бы, чтобы когда людям грустно, они слушали эту песню, потому что я сочинял ее именно в таком настроении и вложил в нее все, что мог. С другой стороны, некоторые песни — веселые; «Debora» была написана в приподнятом настроении — когда бы мы ее ни слушали, настроение всегда поднимается. Так что я хотел бы, чтобы люди занимались любовью на фоне нашей музыки.

Z: Часто ли ты слушаешь свои пластинки после того, как завершаешь работу над ними?

М: Не особенно. Когда я их слушаю, вспоминаются только приемы звукозаписи. Уж лучше я сяду и сам поиграю. Пластинки для меня скорее библиотека — чтобы проверять, не повторяюсь ли я.

Z: Недавно Донован выразил удовольствие по поводу того, что его назвали "бисексуалом ", тогда как раньше о нем говорили не иначе как о гомосексуалисте. Должно быть, ты знаешь, что о тебе говорят нечто подобное — например, в последнем издании Blackhill тебя называют «Mr. Unisex». Ты хочешь что-нибудь сказать по этому поводу?

М: У меня когда-то был контракт с Blackhill, так что, возможно, это всего лишь подколка... Но, наверное, стоит поговорить на эту тему.

В плане секса я считаю, что нужно любить того, кого любишь, и мне очень нравится, что греческие воины шли на войну, будучи очень близки друг другу — они не занимались любовью на поле боя, но мысленно были одним целым — а жены при этом рожали детей. Это же потрясающе: твой гуру — Сократ, и с друзьями у тебя все в порядке — то же самое происходит и в музыке. Эрик Клэптон и Джордж Харрисон работают вместе, потому что понимают друг друга, а я играл на новой пластинке Дэвида Боуи, потому что он мне очень нравится — я люблю его песни и мыслим мы похоже... но любовью мы не занимаемся. Я не считаю это отталкивающим, но по-моему, сзади это было бы скучновато и несколько больно. Но я люблю женскую обувь, потому что она мне идет, потому что мужскую обувь зеленого, серебристого или фиолетового цвета просто не выпускают и потому что она стоит всего лишь два фунта. Я и женские свитеры ношу — люблю обтягивающую одежду. Но для меня это не больше, чем одежда... Я не захожусь в экстазе при виде магазина женской одежды. Я же не бюстгальтеры ношу...

Z: Перейдем к «Unicorn». Что такое «Romany Soup»?

М: Мы покупали его в Корнуэлле. Его выпускает, кажется, фирма Knorr, и вкус потрясающий.

Z: Ты говоришь, что «Unicorn» — духовная пластинка; что ты имеешь в виду?

М: Смотри: когда мы записывали этот альбом, было ясно, что это последняя пластинка, которую мы делаем со Стивом — мы оба это знали. Мы жили в Корнуэлле, в Уэльсе, и я был очень близок к природе, к земле... Это был период чистоты- и я вложил в «Unicorn» всю свою душу; в нем весь я. Тогда я впервые понял, насколько важна роль продюсера... например, на «Romany Soup» мы сделали двадцать два наложения и микшировали ее целых пять часов. А на песне «Unicorn» мне очень нравятся ударные, потому что я хотел добиться звучания Фила Спектора. Не знаю, получилось ли у меня.

Z: Почему ты использовал пианино на «Catblack»?

М: Эта песня была написана в духе «Runaround Sue» — аккорды и так далее — я хотел написать похожую мелодию с красивым текстом. Пусть те, кто любит рок-н-ролльные клавишные, получат удовольствие.

Z: Ты не особенно высокого мнения об американских группах, не так ли?

М: Верно. Большая часть групп, которые мы там видели, никуда не годятся. В Новом Орлеане мы выступали на фестивале со всеми известными группами, и только две из них играли хорошо — Santana и It's a Beautiful Day — просто фантастика-потрясающее впечатление. Остальные — Jefferson Airplane, Grateful Dead, Janis Joplin, The Byrds — играли отвратительно: абсолютно несобранно. Они могли лишь блевать и материться, на мой вкус, это не музыка... кому такое может понравиться?

К Америке сложно привыкнуть — даже не буду притворяться, что разобрался, что к чему. Публика приятная, но сама страна ужасная, в страшном сне не приснится. Хотя гастроли прошли отлично.

Z: Фирма «Blue Thumb» действительно старается вас продвинуть... но о Бобе Красе ходят всякие слухи.

М: Что ж, Бифхарт вернулся на «Blue Thumb». Крас — американский бизнесмен... возможно, он лучший из худших, не знаю. Нет, он неплохой парень... к нам он потрясающе относится.

Z: Рад это слышать, поскольку «Blue Thumb» кажутся мне энтузиастами и людьми просвещенными. Поговорим о твоих «мифических землях»... Расскажи мне о «Nijinsky Hind».

М: Ладно... Нижинский был известным танцором в двадцатых годах. Три года он был безумно популярен, а затем сошел с ума... можно сравнить его с Сидом Барреттом в том смысле, что он очень увлекся тем, чем занимался, потом частично двинулся, и все стали плевать ему в лицо. Все называли его полоумным, а через четыре года он умер. И мне я представил себе образ существа, животного, которое было бы таким же грациозным и подвижным, как Нижинский... и в песне говорится о том, каким великолепным было это существо. В «Unicorn» много подобных образов, и для тех, кому это интересно, я пишу книгу. Она выйдет в мягкой обложке для широкого круга читателей — постараюсь сделать язык максимально доступным. В голове она уже готова — вопрос в том, когда я найду время все записать.

Z: Кажется, существует немало литературы о магах...

М: О да... в той или иной форме я уже читал обо всем, о чем пою.

Z: Ты поместил эти книги на обложку «Unicorn» как указание своей аудитории, что дальше читать?

М: Да. Это то, что я читал в то время. Хорошо, если это поможет нам лучше понимать друг друга.