СМИ и отношение к музыке

СМИ и отношение к музыке (диалог первый)  Роман Шебалин

«Территория Культуры» №2 / 2004
приложение к журналу Music Box

— Современный слушатель иной, нежели слушатель столетней давности. Ему не нужна музыка требующая к себе особого внимания, ему нужна музыка «по случаю». Волею СМИ музыка наконец-то «рассакралилась».

— Потеряв при этом свое очарование.

— Почему же? Это очарование может быть востребовано.

— А может — и нет.

— А может и нет. Но плохо ли, когда — так? Скажем, иная песня «Битлз» у меня может вызвать слезы: мир вокруг меня остановиться, замрет, я буду один — погруженный в свои воспоминания. Но всегда ли уместна подобная реакция? Этика учит нас — прежде всего — вести себя корректно по отношению к окружающему миру, социуму, его культуре. Я должен уметь
корректировать свои эмоциональные состояния в зависимости от той среды, в которой нахожусь. Скажем, у водителя автобуса — включен магнитофон. Мне будет приятно вдруг услышать любимую песню, песня эта скрасит моё пребывание в автобусе. Но — не более того. В иной ситуации эта песня заставит меня разрыдаться. Востребованность в континууме — вот важнейшая функция
современной музыки.

— Звучит как-то неуважительно.

— А нужно ли ей, музыке, это наше «уважение»? Мы печем хлеб для того, что бы его есть, мы пишем музыку для того, чтобы ее слушать. Музыка — лишь инструмент, эдакая «лопата», при помощи которой мы откапываем себя, глубокие свои чувства, мысли, ассоциации…

— Насчет хлеба. То есть, Вы приравниваете потребление музыки (я уж говорю Вашим языком) к повседневному потреблению хлеба? Не разумно ли тогда разделить музыку на музыку-хлеб и музыку-деликатес?

— Подобное разделение справедливо бы было века для XV или, скажем, для XIX. Музыка существовала и потреблялась лишь в специально отведенных для этого местах. Фолк (то, что мы сейчас называем «фолком») — на карнавальных площадях, на улицах. Духовная — в храмах. Оперы исполнялись в оперных театрах. К чему это приводило? К тому, что те или иные музыкальные стили являлись прерогативой той или иной социальной группы людей. Анекдот про жонглера крутящего кульбиты перед изображением Богоматери, — сублимация, даром, что анекдот. Это сейчас Г.Сукачёв мог отыграть концерт в настоящем соборе с органом и хором, мог бы ли он это сделать лет 100 назад?

— Так, может, и хорошо, что — нет? Должна же быть хоть какая-то чистота жанра!

— А если такого его режиссерское видение музыкального материала? Если он — композитор — уверен, что именно так надо исполнять им сочиненное? А времена, они, как говорится, меняются... Поясню иным примером. Ямб — сатирические, задиристые стихи? Всегда ли — так? Ведь мы знаем, что когда-то, в древней Греции, немыслимо было написать ямбом лирическое стихотворение. А теперь? Кто обвинит лирику Пушкина, Блока, Ахматовой в недопустимом сочетании формы и содержания? Формы меняются вместе с временами.

— То есть — и отношение?

— Да, несомненно. Но откуда было взяться этому отношению у непросвещенного горожанина или крестьянина? Он приходит в храм, для него музыка — чудо. А его личная музыка — побренчал, погудел — повеселился, выпил. А настоящая музыка — чудо.

— Почему так саркастично?

— Потому что потом явились люди и сказали: ты тоже можешь так играть, на таком играть. Чудо — везде.

— Не нужно быть верующим, чтобы слушать хоралы? Не нужно быть верующим, чтобы видеть иконы?

— Не нужно. Можно войти в храм и увидеть в иконе — лишь картину, а можно — получить благодать от иконы, висящей в музее. Нужно просто уметь видеть и слушать. Должен же быть хоть какой-то выбор. То есть, не из той музыки, которую предлагают исключительно для данной социальной среды, а из музыки — всех социальных сред, всех времен, так сказать, и народов. Музыка, любая из музык, не должна, не может быть деликатесом. Деликатес ведь хорош только для тех, кто его ест. Прочих же — он раздражает. Получается непонимание. И потом — агрессия, злость... Конфликты, войны…

— Но мы не можем говорить сейчас о какой бы то ни было музыкальной среде. Опять же — в силу общедоступности музыки.

— Да, так может быть — к лучшему? Повторюсь: кто мог себе позволить играть на органе лет 300 назад? Мне подарили орган когда мне было 18 лет. А сейчас я могу сочинять, записывать и исполнять симфоническую не входя из дома, на компьютере. То есть, запись музыки на любой звучащий носитель наконец-то поставила на один уровень музыку и слушателя. Любого слушателя, с любым отношением к любой музыке.

— Это хорошо?

— Это нормально. В общем-то, это и называется «рассакраливанием». Я могу выключить магнитофон. Но я могу и пойти в оперу — там ничего не выключишь. Буду соблюдать правила игры, но если захочу выключить, если будет подозрение, что — захочу, послушаю лучше магнитофон. А записанная музыка, порою, больше, чем просто музыка, не наставник, а друг.

— Но также и иллюзия, и тень.

— Согласен. Но чем плоха иллюзия Гайдна или тень Пресли? Не Вы, ни я — никогда очень многих и многого уже вживую не услышим. А запись музыки: радио, диски — дают нам много больше, чем музыка исполняемая, потому что высвобождает нашу не только память, но — фантазию. Слушая музыку в записи, мы более являемся её соавтором, нежели — мы слушали бы её в «живом» исполнении. Ни визуальный образ автора, ни его наблюдаемая техника исполнения — ни «давят» на нас. Возвышает ли фантазия?

— Само собой. Но — способна ли возвысить музыка, услышанная мельком, ненароком, случайно?

— А почему нет? Вся современная жизнь — в силу хитросплетённейшей нашей коммуникативности — наполнена постоянными случайностями. Да, для современного слушателя — процентов 60 музыки — это случайно услышанная музыка. Вы идёте по улице — звучит музыка, включаете ТВ — звучит музыка…

— Вот именно поэтому я и спрашиваю: а не обесценивается ли, в принципе, это постоянно звучащая музыка?

— И да, и нет. «Да», потому что — как я уже говорил — она буквально дешевеет. Из года в год. Новые технологии всё более упрощают её как запись, так и воспроизведение. Да, она обесценивается. Вы уже сейчас её берёте «на вес».

— То есть, фактически — я беру кучу спэма, среди которого — может оказаться нужная мне музыка. Но может и не оказаться.

— Всё так. Но давайте посмотрим на это с иной стороны. Вокруг Вас много теперь музыки. Представьте себя старателем, который моет золото. Вы процеживаете песок — и вы находите нужное только Вам…

— Хм, Вы сравниваете современного слушателя со старателем? Вы хотите сказать, что современный слушатель музыки — в некотором роде — профессионал?

— Да, он уже почти профессиональный слушатель. Причём, совершенно бессознательно — профессиональный. И современный слушатель — слышит во всём этом шумящем мире только то, что ему непосредственно нужно. Остальное — он просто выкидывает за ненадобностью.

— Но ведь так он может выкинуть и Баха, Чайковского, и Стравинскго!

— А при любом ином «раскладе» — он бы вообще не мог услышать ни Баха, ни Чайковского, ни Стравинского. Вот представьте, живёт такой дремучий крестьянин в начале 20го века — он ничего кроме своих частушек не знает. А сейчас — он имеет возможность узнать и что-то ещё. Может, плюнув, и на Баха, и на Битлз, он вернётся к своим частушкам!

— Но, может, и нет…

— Да, может и нет. И это — то самое «нет», когда я утверждал: нет, современная музыка не обесценивается. Наоборот — она подчас становится ценнее для слушателя, который — сам — пришёл к ней, в результате собственного выбора.

— Но кто современному слушателю даст такой выбор? Уж если у него, слушателя, есть изначальная потребность выбирать, должна же быть и возможность…

— Факт, должна. Пожалуй, это единственная серьёзная проблема музыкальной культуры. Музыки много. Причём, её с каждым днём — всё больше и больше. Нам раскрываются новые культуры, новые созвучия… СМИ, которые когда-то сделали музыку общественным достоянием, — теперь не справляются с ими же поставленной задачей.

— Ну вот, Вы сами говорите. Это тупик.

— Отнюдь. Ещё лет 20 назад культурологи ужасались: СМИ трещат по швам, они-де не справляются! Но теперь — есть Интернет. И посредством Интернета — Вы можете получить максимум информации: услышать музыку, её обсудить. Даже написать что-нибудь с чьим-либо соавторством!

— Но условия! Ведь не у всех же есть компьютеры, подключённые к Мировым Сетям.

— Вы меня простите, но это — глупое замечание. Да, не у всех. А у всех ли были личные часы в Европе 17го века? По Вашей логике — если это не у всех, значит — плохо? А у всех ли была ежедневная горячая вода и телефон?

— Вот у меня в данное время нет горячей воды. Её отключили.

— А холодильник у Вас работает? Но представьте, что — живи Вы лет 300 назад — у Вас бы и холодильника не было, а горячей воды не было бы вообще!

— Вы это к чему?

— К тому, что «немного» лучше, чем «вообще ничего». Тот самый крестьянин теперь имеет хоть минимальную возможность — и сходить в оперу, и подключиться к Интернету, и создать рок-команду. Минимальную. Но — имеет.

— Но ведь СМИ фактически приватизировали эти его возможности!

— Да. И это действительно — проблема. На современных СМИ — лежит очень серьёзная ответственность за культурный выбор нынешнего слушателя. Современные СИМ — это учитель жизни, своеобразый поставщик выбора возможностей нашего «крестьянина»… Именно от СМИ сейчас зависит — как, где и почему слушатель будет искать свою музыку, да и не только музыку…

— Мы опять возвращаемся всё к той же проблеме. У современного слушателя — разбегаются глаза.

— А Вы хотели бы, чтобы его глаза смотрели в одну точку? Обратите внимание, «расскакраливание» музыки — это одно из свойств глобализации. Не беря во внимание экономический аспект вопроса, замечу: хорошо ли эдакое «сидение по каморкам собственных культур»? Да, культурные экспансии подчас — устраивают буквально бардак: стирают границы, перемешивают источники. Но есть тут и резон: поводов для конфликтов становится несколько меньше. В том же Интернете спокойно сосуществуют совершенно разные культуры — и Вы можете приобщится — к любой. Разве это плохо? А потом… Скажем, возник бы арт-рок в Британии или Италии — без влияния восточной музыки? Возникло бы диско — без влияния африканской?

— Получается так, что с одной стороны — новые музыкальные стили, новые методы, а с другой — профанация культур (как это произошло, к примеру, с буддизмом) и, возможно, вообще — растворение иных «малых» культур в более мощных, сильных, «раскрученных».

— Да, как и растворение «малых» народов. Возможно, я слишком оптимистично смотрю на эту проблему, но — на мой взгляд — если «малая» культура осталась в «большой» хотя бы на уровне двух-трёх мелодий или приёмов игры — уже хорошо.

— Это как раз пессимистический взгляд. Вы верите в нужность подобной глобализации.

— Я верю в то, что она сейчас происходит. Это — общечеловеческий процесс. Где-то он идёт сознательно (на уровне, скажем, подписания договоров), где-то бессознательно (на тех культурных уровнях, о которых мы с Вами говорили). Возможно, Вам моя фраза покажется грубоватой, но — надо просто расслабиться и получать удовольствие.

— А не страшно?

— Что тут может быть страшного?

— Вот Вы говорили об ответственности СМИ. Согласен. Но — ведь и возрастает ответственность слушателя. Ведь имея такой широкий выбор, — он должен отвечать за него. Ведь он и откровенную дрянь может выбрать, польстившись на рекламу.

— Может. Но — только в том случае — если у него нет настоящего выбора. Если ему будут, извините, впаривать дрянь — он не выберет её, он согласится. Есть разница! Вот если рядом с хорошо упакованной дрянью будет лежать не менее хорошо упакованная не-дрянь, возможно, он в следующий раз и попробует, как говориться, «нечто совершено иное».

— И мы опять возвращаемся к проблеме ответственности СМИ.

— Да, и к проблеме «рассакраливания». Когда слушатель или зритель — без стыда и трепета — берёт с «культурного прилавка» то, заинтересовало его… Пусть берёт. Если у него есть голова на плечах — он сам поймёт и разберётся. И сделает тот выбор, который ему нужен.

осень 2003 — весна 2004