David Bowie (Москва)

«Фраза: “Он ел из моих рук!”, как правило, повергает слушателя в легкий шок. На самом деле все так и было. Идея встретить Дэвида Боуи хлебом-солью родилась за несколько месяцев до его приезда...» by MaryAnn и все-все-все

дэвид боуи в москве

Аэропорт Шереметьево-2

МАРИНА:

Маша: “Марина, ты слышала, они пирог покупают!”

Марина: “Чего?” (продолжительное кудахтанье)

Маша: “Ка-ра-вай!..”

Марина: “И что они с ним делать будут? “Мистер Боуи, откусите кусочек!” — это так, что ли?” (хмыканье)

Маша: “Наверное...” (хмыканье)

Марина: “Маш, я в аэропорт не поеду, я там со смеху умру. Ты представь, двадцать человек уговаривают его откусить кусочек, а он понять не может, чего от него хотят!” (всхлипывание)

Маша: “Да ты что, такое пропустить!.. Хотя я, наверное, тоже с ними не поеду... “

15 июня 1996 года. 14 часов. Станция метро “Речной вокзал”.

Можно было подумать, что все собравшиеся у последнего вагона разом решили броситься под поезд, настолько потерянными, но решительными были их лица. Я никогда не видела такой комбинации чувств — радостного предвкушения, предэкзаменнационного испуга и крайнего недоверия разом. День выдался пасмурный и дождливый, поэтому дрожь, пробегающую по телам, можно было списать на счет промозглой погоды. Перед моими глазами было экстремистское крыло нашего Клуба, решившее во что бы то ни стало Боуи — встретить, каравай и цветы — вручить. Оценив возможность прорыва кордона секъюрити данными людьми, я поняла — охране, попадись она под острые каблучки наших дам — не сдобровать.

Менее радикально настроенные собирались в тоже время, на той же станции, но немного в другом месте. Общим собранием было решено: во-первых, объединить наши порывы и усилия, во-вторых, “смирным”, по возможности, сдерживать “буйных”, если таковые случатся, в-третьих, встретить Дэвида Боуи, не убив его при этом. Решение приняли единогласно.

15 июля 1996 года. 15 часов 30 минут. Аэропорт Шереметьево-2

Мы приехали в аэропорт за полчаса до предполагаемого прилета. Куда бежать, где встречать — никто не знает. Хорошо хоть знаем кого. От сознания этого как-то полегчало. После суматошных поисков, розысков и впадания в предынфарктное состояние всех разом — “радикалов” и “мирной” публики, известие о том, что Боуи прилетает не в 16.00, а в 18.05 было воспринято как само собой разумеющееся. Оставалось немногое — не умереть до его прилета.

ЭЛИЗА:

Помотавшись под палящим солнцем в поисках цветов, достойных нашего Бесценного, мы зашли в магазинчик. Ну, наверное, какие цветы — это не принципиально, ему всегда было на них плевать. Да, но это же не повод покупать вот эти лопухи, возразил кто-то скептически, разглядывая довольно-таки специфически составленный букет. По-моему, как человек неординарный, он оценит. Мы стали проникаться теплым чувством к лопухам. Проникались мы, правда, недолго, а именно — до момента узрения цены. Слишком авангардно, решили мы.

После долгих страданий все-таки были куплены традиционные розы.

А далее долгие бессонные ночи были посвящены вопросу о перекрашивании волос в какой-нибудь радикальный цвет в честь приезда Его.

Когда светлый день наступил, запасы валерьянки уже кончились. Все мысли о том, что же можно надеть в такую жару и не опозориться перед Любимым, испарились при взгляде за окно: осадки в виде ледяного дождя.

Общим собранием было решено приехать в аэропорт для нашей священной миссии за час. Но благодаря тому, что от близости момента последние мозги работать перестали и люди со странным выражением лица, словно зомби, просто разбредались по ларькам вокруг остановки в поисках прохладительного или горячительного, собрать всех воедино не представлялось возможным.

Всю бесконечную дорогу мы провели, нервно обсуждая грядущую проблему — битву с секьюрити.

Прибыв в аэропорт, мы начали судорожные приготовления. Расположившись на столе среди жующих людей, мы распотрошили сверток с розами, которые, по нашим подсчетам, должны были дать дуба еще день назад. Каравай мы решили пока не “агитировать”, дабы не шокировать публику, которая и без того с нездоровым интересом следила за группой человек в пятнадцать, безумно метавшейся по всему аэропорту в тщетных попытках выяснить, куда прибывает и прибывает ли вообще Mr. Bowie.

МИСС ИКС:

Фраза: “Он ел из моих рук!”, как правило, повергает слушателя в легкий шок. На самом деле все так и было. Идея встретить Дэвида Боуи хлебом-солью родилась за несколько месяцев до его приезда. Проигрывались сотни вариантов того где и как осуществить эту задумку. Как это ни смешно, но в результате оказалось, что раздобыть приличный каравай сложнее, чем прорваться к Боуи в аэропорту сквозь толпу горилл-телохранителей и прессу. В конце концов, благодаря мужеству и отваге Лили, которая с ножом у горла выбивала каравай на пекарне уже в день прилета Маэстро, все было готово: пышный и румяный хлеб-соль, наглаженный бабушкин рушник, старинный с ручной вышивкой, и темно-красные розы, купленные заранее и сохранявшиеся по специальной методе, которой поделилась вошедшая в наше положение продавщица.

В Шереметьево начался жуткий мандраж. На глазах всего зала ожидания мы делали букет и готовили каравай, чем немало развлекли скучавших иностранцев. Когда наконец стало ясно, что Боуи все таки прилетит, мы все старались все эти часы ожидания в аэропорту поменьше думать о предстоящем. Уже стоя с караваем у лестницы, по которой должен был спускаться Великий И Ужасный, я повторяла себе: успокойся, это просто сон, это всего лишь сон.

Мы совершенно не надеялись, что нас к нему подпустят и заранее прорабатывали план прорыва. Все, не сговариваясь, взяли с собой паспорта на случай, если нас повяжут. Поразительно, но нас никто не гонял!

Вдруг дверь на балконе распахнулась и оттуда хлынула черная туча журналистов, охраны и несколько наших, самых смелых, с фотоаппаратами и камерой. И вот в этой толпе, несущейся с лестницы, сверкнула улыбка. Прямо на меня шел невысокий человек, худой, ужасно бледный, с отчаянно рыжими волосами, в черной коже, с хозяйственной сумкой в руках и ослепительно улыбался. Мы с Лизой (она с цветами) стояли как два истукана. Наконец, когда до меня немного дошло, что это и есть Боуи, вполне реальный, я с трудом выдавила: “Welcome to Moscow, Nathan Adler!” Он засмеялся, а переводчица начала торопливо обьяснять ему что-то про русскую традицию. Я напрочь забыла про заготовленные фразы и впилась глазами в его лицо. Дэвид радостно схватился за огромный ломоть каравая (предусмотрительно отрезанный заранее), обмакнул его в соль и, облизнувшись, запихнул в рот сколько влезло. Я, честно говоря, не ожидала этого, думала, что он откусит ради приличия и положит обратно. Он с аппетитом жевал (не кормили их, что ли, в полете?), а я неестественно широко улыбалась, не в силах вымолвить ни слова.

Рядом с ним я ощущала себя просто Ноной Мордюковой — такой он был худой, бледный и трогательный. Дожевав, Дэвид воскликнул: “Oh! It’s very tasty, thank you!”, протянул руки и ухватился за поднос с хлебом-солью. Вы только представьте — Дэвид Боуи тянет каравай на себя, а я на себя; и, все так же широко улыбаясь, думаю: не отдам бабушкин рушник!

Видимо, переводчица подсказала ему, что все-таки не надо хватать весь каравай, или, скорее всего, Дэвид сделал просто красивый жест, что принял угощение. Он засунул в рот оставшийся кусок ломтя; тут подошла Лиза с цветами, Дэвид и набитым ртом сказал ей “Hellow!” после чего вся процессия начала потихоньку двигаться к выходу. Какое-то время я шла рядом с ним, поздно вспомнив про диск и маркер, пока между нами вклинился “великий сказочник” Троицкий и пытался поговорить с Дэвидом, но у того рот был занят нашим караваем. Зная манеру Боуи обращаться с цветами, мы не ожидали, что он так прижмет их к груди. Эрик, телохранитель Дэвида, переживший ужасный момент с караваем (а вдруг траванут?.. а вдруг бомба?..), усадил Боуи под белы ручки в машину и, кажется, облегченно вздохнул. Мелькнув номерами, лимузин уехал, а мы остались в задумчивости дожевывать каравай... “Ребята. Что это было?”

МАРИНА:

Каравай нам выпало дожевывать под пристальным оком телекамер. Ребята с телеканала “2×2” и Московского городского канала “31” не могли оставить незамеченным торжественное раздирание священного пирога.

Потолкались у выхода и пошли... С неба каплет, в душах полный разброд, у всех в глазах немой вопрос: и это все? Концерт окончен... Ловить больше нечего... Правда, очень хотелось бы знать, куда дели всех музыкантов, техников, где Коко Шваб, наконец...

Мы спускались со второго этажа Шереметьева, из зала VIP, и готовы были уже погрузиться в московский автобус, как вдруг...

“Гэйл!!!”

Понятно, культурная программа сегодняшнего дня еще не закончена.

Весь наш нерастраченный приветственный пыл выплеснулся на музыкантов группы. Судя по удивленным лицам, не часто они сталкиваются с таким изъявлением восторга в их адрес. Замелькали предлагаемые для автографов писчебумажные поверхности; возбужденные лица вместо вспышек освещали достаточно темное помещение автостоянки. Мы, можно сказать, отыгрывались на бедных, измученных людях, только что перенесших мерзко-длинный перелет. Однако... их уставшие, помятые лица стали оживать и расправляться, на глазах удивление сменялось радостью, а недоумение — удовлетворением происходящим.

“А почему вы не поехали вместе с Дэвидом?”

“У него в машине места не хватило!”

Так слово за слово мы пообщались минут двадцать; немного пофотографировали; получили автографы и... помахали ручкой.

Ожидание у отеля

ЭЛИЗА:

День начался безумно оптимистично. Дождь лил как из ведра. Родители, грустно подсчитав, во сколько мне обходятся диски, концерт и прочее, пришли к выводу, что показать меня психоаналитику будет значительно дешевле.

Приехав к отелю, мы со взаимным подозрением стали рассматривать охранников. Те по основным признакам: трясущимся рукам, сверкающим глазам, нарушенной координации движений, — причислили нас к категории особо опасных террористов. Мы же их, по причине отсутствия мозгов, компенсированным, правда, наличием мускулатуры, причислили к тупым гориллам.

Заняв выжидательную позицию, мы сделали вид, что всю жизнь предпочитали прогуливаться напротив Палас Отеля и именно в такую отвратительную погоду. Руки у всех дрожали не только от ожидания светлейшего момента своей жизни, но, как позже выяснилось, в этом были повинны и климатические особенности нашей страны.

Для обожаемого кумира были приготовлены, как дань русской традиции, водка с икрой. С участием водки в русской традиции все безоговорочно согласились, но вот икра вызывала тяжкие сомнения. Первоначально предполагалось завернуть ее в блины, но картина того, как Великий Артист масляными руками будет ставить свою бесценную в наших глазах роспись на не менее бесценных фотографиях с его же изображением... М-да! Это вызвало у всех подлинный ужас. Представить, что любимая фотография, с которой буквально ложишься спать и которую во время пожара будешь спасать прежде любимых родственников, будет заляпана, пусть даже и Самым Красивым Мужчиной... Ну нет!

Блины были решительно отвергнуты и к тому же признаны опасным хлебомучным изделием. Икра же выглядела довольно безобидно, пока кто-то не высказал мысль, что в Англии не едят икру, а на красную там вообще ловят рыбу. Эта мысль вызвала содрогание в наших сердцах. Лицо Дэйва, которому предложили закусить водку тем, на что у него на Родине ловят рыбу, отчетливо предстало у нас перед глазами. Мы поняли, что после этого вопрос не только об автографе, но и о повторном посещении России стоять уже не будет. Далее был проведен долгий сравнительный анализ достоинств и недостатков ловления рыбы на красную икру. В конце концов, икра также была презрительно отвергнута, а у всех в душах поселилось сомнение о целесообразности употребления последней в пищу.

Дэвид, однако, все не выходил, а температура окружающей среды падала, падала... Мы поняли, что еще полчаса — и вместо водки мы будем подавать ему лед. Меры по спасению водки и по восстановлению кровообращеия у фанатов были приняты, в результате чего наливать Дорогому при встрече стало нечего.

Так как никто, похожий на разноглазого красавца Боуи, из отеля не выходил, наше внимание переключилось на какого-то робкого человека, имевшего несчастье в нашем присутствии обронить фразу на английском. Реакция же бедных фэнов, проводящих не первый час под дождем, на английскую речь достигла эффекта взорвавшейся бомбы. Несчастный был мгновенно окружен, на всякий случай сфотографирован и допрошен с пристрастием. Человек робко пытался откреститься тем, что он, мол, всего лишь шофер, но четыре часа под ливнем отбивают и у нормальных людей здравый смысл, а фанатов Боуи нормальными людьми считать сложно. Бедному шоферу пришлось ответить за все.

Льющий без конца дождь навевал грустные мысли о недолговечности жизни туфель в таких климатических условиях. Теплые чувства к Дэвиду остывали прямо пропорционально затеканию холодного дождя за шиворот. Но людей никогда не покидала надежда на чудо. И оно случилось.

Благая весть приняла образ милейшей женщины по имени Коко. Узнав цель нашего многочасового пребывания под дождем, она обвела нас взглядом, излучающим свет, и, едва не воздев руки к небесам, воскликнула: «Remember he loves you!» Это утверждение было обязано согреть наши сердца, но в свете контраста между нахождением Д.Б. в теплом комфортном номере и нашего пребывания под дождем, в его безграничную любовь верилось как-то с трудом. Даже, я бы сказала, совсем не верилось. Надежда на то, что кумир покинет номер, слабела; ее поддерживала лишь теория о том, что не останется же он в нашей стране навсегда, а, следовательно, покинуть отель хотя бы для отъезда ему все же придется. Романтическую любовь на удивление быстро, как выяснилось, убивает холод. Уже после часов пяти всякое желание броситься Дэйву на шею при встрече куда-то пропало, часам к шести острая необходимость получения автографа как-то сгладилась. Правда, вместо этого, когда все веские причины его невыхода перестали себя оправдывать, стало вырисовываться смутное желание, мягко выражаясь, вывалить ему на голову то, на что у них ловят рыбу.

Уезжая домой с целью на следующее утро вернуться с рассветом, я подумала, что либо это любовь, либо высшая степень мазохизма. Что именно — так и осталось под сомнением.

Кто-то решил усугубить и без того похоронное настроение, предположив, что Самой Эксцентричной Фигуре Рока может прийти мысль покинуть отель под покровом ночи и в дождь отправиться осматривать красоты столицы. Все прикинули уровень экстравагантности мистера Боуи и решили, что это вполне вероятно, но ночевать у отеля из-за сырости никого не тянуло.

Следующим утром, запасшись свитерами и кофе с коньяком, мы решили предпринять какие-нибудь действия, которые вылились в идею позвонить ему. Но идея эта была довольно абстрактной из-за одной специфической особенности: у большинства фанатов при одной только мысли о возможности личного общения с Д.Б. из головы вылетал не только английский, но и русский, после чего общение чрезвычайно бы затруднилось. В связи с этим идея претерпела некоторое изменение, а именно: первым делом надо было узнать, в отеле ли он вообще. Так как если его с пяти утра понесло осматривать красоты Москвы, то ради чего мы тут вообще в такую рань столпились.

С видом, что мы тут вообще живем в лучших апартаментах, мы в составе трех человек вошли в отель и каким-то чудом добрались до консьержа. Он был к нам весьма снисходителен и спросил имя предмета наших бесчисленных страданий. David Bowie. Он задумчиво полистал страницы и пожал плечами: может быть, он записался под другим именем? После краткой дискуссии мы рискнули: Dave Jones? Ответ был отрицательный. Какие будут варианты? Так-так... Ziggy Stardust? Нет. Alladin Sane? Nathan Adler? Как, тоже нет?! Когда кто-то робко предположил: Goblin King?, консьерж пришел к заключению, что нам нужна срочная медицинская помощь. Боюсь, что мы уже были с ним согласны.

И тут появилась излучающая свет и оптимизм Коко. Святая женщина! К такому заключению мы пришли почти сразу. Затеплилась надежда, а нельзя ли мистера Б. попросить, пусть распишется хоть на чем-нибудь. Что, в отеле бумаги нет? Коко пощебетала с охранником, сфотографировала нас и ушла. Это вызвало некоторое недоумение. Зачем? Наверное, мелькнуло мимоходом, покажет сейчас Дэвиду, и он будет решать, стоит ли встречаться с этой изможденной кучкой непонятных людей со странным блеском в глазах.

И тут охранник, его личный телохранитель то есть, по имени Эрик с милой английской улыбкой сказал: «Шесть человек». Что «шесть человек»?-- не поняли мы. «Он примет вас у себя в номере». Слова очень медленно доходили до сознания. В некоторых случаях вообще не доходили. Что? В номер К кому? К Боуи. Почему шесть человек? Ах, не шесть, а по шесть!.. Тем более непонятно. Когда первая шестерка, шатаясь, вошла в отель, остальных уже трясло. Все выстроились в очередь, как когда-то за колбасой. Еще шесть!

Стоп! Стоп! А те-то где? Почему еще шесть? Куда дели предыдущих?! В голову закрадывались страшные подозрения. Не иначе как Маэстро забыл декорации к Outside. А декорации-то в виде расчлененных трупов, насколько помните.

Когда вошли в номер, неожиданное отсутствие как трупов, так и Боуи удивило. Вместо этого в тесном номере ютились предыдущие люди. М-да, чудеса; захотелось куда-нибудь поскорее сесть — ноги уже не держали, умственное помешательство было гарантировано...

(H. Jackel) В день 18 июня 1996

Стоя у Палас Отеля
под дождем четвертый день,
вспоминаем, что хотели
видеть, вроде, чью-то тень.

Память всем поотшибало
от смерзания мозгов.
Ловим всех, кого попало
и пытаем: кто таков?

Но чужой народ выходит —
сердце, право, не солжет:
появляется на входе
все не тот, не тот, не тот.

Кто-то вспомнил, что встречали
самолет три дня назад.
Прилетел, кого так ждали;
помнится, он был нам рад.

Но как выглядел он, други,
мы не помним все равно.
В голове сплошные буги,
разобраться не дано.

Может, Блюджинн он блестящий,
что с прожектором в руке?
Может, «Мальборо» курящий,
грустный клоун в колпаке?

Или Том, майор удалый,
что на небо улетел?
Или Монти, славный малый,
что жениться все хотел?

Может, инопланетянин,
к нам свалившийся с небес,
кошкоглазый Марсианин
с волосами или без?

Или Даймонд Дог бесстыжий,
голодавший год подряд?
Может, одноглазый рыжий
в пестром шарфике Пират?

В окровавленном халате
ненаевшийся Вампир?
Или тот Мужчина В Платье,
Что Задаром Продал Мир?

Или в гриме и лохматый
разнесчастный Гоблин Кинг?
Или Мальчик-Слон горбатый,
что из страшных снов возник?

В мутной ванне формалина
он — останки Бэби Грэйс?
Иль фигура Алладина,
что намазал краской фэйс?

Может, он Пилат с кобылой,
что допрашивал Христа?
Он неправ, но это было,
очевидно, неспроста.

Или голова солдата,
что торчит по рот в песках?
Или Зигги, что когда-то
песни пел в одних трусах?

Может, с перманентом желтым
он — Серьезный Лунный Свет?
Или в пиджаке потертом
кривозубый старый дед?

Бледный Герцог Очень Тощий,
кокаинный нарко-асc?
Иль такой страшила... вобщем,
шестиногий Спайдер Гласс?

Ну а может, монстр он рока?
Или песенник-поэт?
Иль художник он от Бога?
Или ... вовсе его нет?!

Мы сидим, кусая губы,
и вдруг входит к нам ОНО...
Эти уши, эти зубы!..
Тут узнать не мудрено!

Вот стоит он, посмотрите!..
Но постойте, не пойму!
Люди, срочно подскажите,
обращаться как к нему?

В сотый раз сменил он маску,
чтоб его не опознать.
И себе придумал сказку,
видно, новую опять.

Натан Адлер — он назвался,
но мы знаем, что к чему!
Кем бы он не притворялся,
не поверим мы ему.

Свою сущность скрыть не сможет
и паучий черный глаз.
Шесть мохнатых длинных ножек
в брюках прячет он от нас!

И рога под рыжей челкой
у него, наверно, есть.
Он сидит, как на иголках —
хвост мешает ровно сесть.

Что вы думаете? Утром
завтра он покинет нас.
Как заметил кто-то мудро,
улетит к себе на Марс.

Никогда мы не забудем,
что здесь был когда-то он,
вечно новый разноглазый
Человек-Хамелеон.

МИСС ИКС:

Боуи появился с английской точностью. Улыбаясь в 52 зуба, он пожал нам руки, потерявшие чувствительность от волнения, и сел на диванчик. Мы никак не могли понять. что же происходит, и сумасшедшими глазами смотрели на этого рыжего, который все время смеялся над своими же словами. Мы тоже смеялись, но больше на нервной почве. Мальчишки первыми начали приходить в себя и стали задавать вопросы. Дэвид отвечал с удовольствием, очень обстоятельно и подробно. Нас буквально покорила его фраза: «Можно, я вас сфотографирую?» Я представляю себе этот снимок: 35 готовых клиентов Кащенко.

Маша и Лиза вручили ему два художественных альбома от нашего клуба, в том числе «Женский портрет в русском искусстве» с подписью на титульном листе: «Pritty Pink Roses». Он поржал и сказал: «Сколько подарков! Вот бы каждый день так!»

Тут я первая не выдержала и протянула ему маркер: «David, please...» И получила автограф. Было очень приятно, когда, подписывая, он чисто по-русски повторил мое имя: «Катя!» Вообще, Дэвид был исключительно внимателен ко всем. И даже попросил нас написать адрес Клуба, «Чтобы я мог присылать вам информацию». Ему был торжественно вручен наш журнал о нем, который он очень внимательно рассмотрел, и членская карточка за номером первым. При этом у него была такая трогательная физиономия!..

Мы старались навеки отпечатать в мозгу его образ. Это плохо получалось, так как было невозможно объять необъятное. Поэтому мы запоминали его по частям: кто-то глаза и зубы, кто-то прическу и нос. Кому-то лучше всего запомнились часы на прозрачном ремешке, кому-то ботинки и мокрая майка (бедняга был несколько нездоров и покрылся испариной). Я же не могла оторваться от его глаз — искрящегося прозрачно-голубого и карего, почти неподвижного. Фантастическое зрелище! А когда он отвечал на мой вопрос и смотрел глаза-в-глаза, со мной случилась белая горячка. Поверить в то, что это — Дэвид Боуи, тот самый Великий и Ужасный, потрясающий мир болше 30 лет, невозможно было ни в этот момент, ни даже сейчас, по прошествии двух месяцев, когда, казалось бы, страсти уже должны улечься. Как верно заметила Лиза: «Я даже не пытаюсь осознать, что это было на самом деле. Потому что если я поверю в это — я сойду с ума». Настолько невероятен сам факт

Это пришелец, постоянно меняющий форму, материализовавшийся рядом с нами, удачно замаскировавшись под рядового землянина. Нечеловека в нем выдавали лишь знаменитые разноцветные глаза. И хоть он и оказался в общении необыкновенно милым и обаятельным парнем, придя домой, я нарисовала Дэвида в образе черта, связанного своим же собственным хвостом. Так что, дорогой, как ни маскируйся, а уж сущность свою не скроешь!

Впечатления о концерте

OWL:

Светло, темно, улет, усталость.
Я кайф словила миг назад.
Теперь разбита совершенно...
Он где-то там,
Он здесь со мной,
Внутри меня.
Далек, как небо.
Так непонятен мне его язык,
Так четки очертанья мысли.
Я падаю, лечу.
И снова вижу пред собой
Его далекий черный силуэт,
И снова ощущают руки боль.
Лавиной сыпются все звуки.
Я ничего не вижу снова...
И снова бешеная вспышка,
И кто-то движется вперед,
И я не отстаю.
Такого раньше не было
И больше быть не может.
Я счастлива опять, опять несчастна,
Такая карусель внутри меня...
Я больше не могу кричать,
Я замолкаю на секунду.
И как огонь внутри меня,
Наружу вырваться стремится
Моя энергия.
Не существует время.
Пол, потолок — все спуталось, перемешалось...
И пусть так будет вечно!

(3 голосов, средний: 5,00 из 5)

Загрузка...